в аналогичном духе: «Кто-то восхвалял роскошную жизнь. «Такую бы жизнь детям врагов наших!» — воскликнул Антисфен» (Диоген Лаэртский. VI. 8).

Есть у Диона Хрисостома речь, в которой Диоген приходит на Истмийские игры (они проводились неподалеку от Коринфа и были наряду с Олимпийскими в числе самых популярных у греков спортивных состязаний) и вдруг заявляет, что он и сам — атлет, борец. Собеседники несколько удивлены и иронически спрашивают его, с какими это соперниками он борется.

«Диоген, бросив, как обычно, взгляд исподлобья, ответил:

— С самыми страшными и непобедимыми, с теми, кому ни один эллин не смеет взглянуть в глаза…

— Кто же они?

— Труды, — сказал Диоген, — тяжкие труды, непреодолимые для обжор и безрассудных людей, которые весь день пируют, а ночью храпят; эти труды под силу одолеть только людям сухощавым, худым, с животами, подтянутыми, как у ос… Человек благородный считает труды самым мощными своими противниками, и с ними он добровольно сражается и ночью, и днем; и делает он это не для того, чтобы ухватить, уподобясь козлам, немного зеленого сельдерея, ветку маслины или сосны[26], а чтобы завоевать себе благоденствие и доблесть, и притом на всю жизнь… Такой человек не боится никого из своих противников, не просит, чтобы ему позволили состязаться не с тем, а с другим противником, нет — он вызывает на бой всех подряд, сражается с голодом, терпит холод и жажду, сохраняет силу духа, даже если приходится переносить побои, не малодушествует, если его тело терзают или жгут. Бедность, изгнание, бесславие и другие подобные бедствия ему не страшны, их он считает пустяками» (Дион Хрисостом. Речи. VIII. 12–16).

Поскольку философы, исповедовавшие кинизм, очень любили рассуждать об этих самых «трудах», необходимо пояснить, как они вообще понимали труд. Для них это не работа, как можно было бы ожидать, а плохие (даже до унизительности плохие) условия жизни. Соответствующее древнегреческое слово (pônos, множественное число — ρόηοί) в киническом контексте, пожалуй, уместнее было бы переводить как «трудности» или даже «тяготы, лишения». Труды — это не строить дом или, скажем, возделывать поле (за этим киники замечены не были); труды — это постоянно страдать, как сказано выше в цитате, от голода, холода, нищеты и пр. Однако посмотрим, что говорит Диоген далее.

«Но есть и более страшная битва, состязание вовсе не легкое, но еще более трудное и опасное, — это борьба с наслаждением… Не открыто использует наслаждение свою мощь, оно обманывает и чарует страшными зельями, как, по словам Гомера, опаивала Кирка[27] спутников Одиссея и превращала кого — в свиней, кого — в волков, кого — в разных других животных. Вот таков нрав и у наслаждения — оно прибегает не к одной какой-нибудь коварной уловке, а к самым различным, оно пытается соблазнять нас и через зрение, и через слух, через обоняние, вкус, осязание, через пищу, питье и любовные приманки, во время бодрствования и во время сна. Против наслаждения нельзя выставить стражу, как против вражеского войска, и потом спокойно уснуть, нет — именно тогда оно сильней всего нападает на человека, то расслабляя и порабощая его посредством сна, то посылая ему преступные и дурные сновидения, напоминающие ему о наслаждении. Кроме того, трудности можно преодолеть по большей части силой мускулов, а наслаждение действует через любое чувство, которое присуще человеку; трудностям надо глядеть прямо в лицо и вступать с ними в рукопашную, а от наслаждения следует бежать как можно дальше и не общаться с ним, разве что в случае крайней необходимости. И поэтому самым сильным человеком поистине является тот, кто сумеет убежать от наслаждения дальше всех, ибо невозможно пребывать в общении с наслаждением или даже хотя бы мимолетно встречаться с ним и не попасть полностью в его власть» (Дион Хрисостом. Речи. VIII. 20–24).

Перед нами настоящая филиппика против наслаждения. Оно для кинических философов — воистину «враг номер один». Соответственно, они на первый взгляд предстают прямыми антиподами гедонистов-киренаиков, возглавлявшихся Аристиппом. У последних действует принцип: если имеешь возможность получить удовольствие — обязательно этой возможностью воспользуйся. Принцип же киников: если имеешь возможность отказаться от удовольствия — обязательно от него откажись. Наоборот, постоянно и сознательно подвергай себя каким только можешь лишениям и тяготам («трудам»), вплоть до физических мук. И даже наслаждайся этими муками! Казалось бы, мазохизм какой-то…

Однако, уважаемый читатель, не складывается ли у вас впечатление, что все не так просто? Что между гедонистами и киниками наблюдается не только полярная противоположность, но и парадоксальное сходство? Их учения — как две стороны одной монеты.

Во-первых, антагонизм между ними не следует абсолютизировать. Киренаики искали наслаждений и бежали от страданий. Киники бежали от наслаждений — так, стало быть, искали страданий? А вот этого, пожалуй, нельзя утверждать. Когда основатель кинизма Антисфен на старости лет заболел чахоткой и очень мучился, его знаменитый ученик предложил решить проблему радикальным способом: «Однажды Диоген принес с собою кинжал и, когда Антисфен воскликнул: «Ах, кто избавит меня от страданий!», он показал ему кинжал и произнес: «Вот кто». — «Я сказал: от страданий, а не от жизни!» — возразил Антисфен» (Диоген Лаэртский. VI. 18).

Можно, конечно, сказать, что здесь налицо проявление нестойкости со стороны человека, чей дух ослаблен тяжелым недугом. Тем более что Антисфен, как мы видели, и раньше не отличался полной последовательностью в жизни по киническим принципам. Но ведь и сам Диоген, который всегда и во всем шел «до конца», в общем-то не являлся проповедником самоубийства, в отличие, например, от многих стоиков (данный конкретный случай был обусловлен особыми причинами). Он не призывал стремиться к смерти или болезням. Напротив, даже закалялся, как говорилось выше, — а закаляются именно для того, чтобы укрепить здоровье, избежать болезней и преждевременной кончины.

Во-вторых, у киников были свои удовольствия — и далеко не всегда мазохистского толка. Так, от секса они и не думали отказываться, это отнюдь не монахи, задачу хранить целомудрие они перед собой не ставили. Антисфен говорил: «Сходиться нужно с теми женщинами, которые сами за это будут благодарны» (Диоген Лаэртский. VI. 3). Уже цитировались и другие изречения касательно любовных утех, принадлежащие и Антисфену, и Диогену. Последний ничтоже сумняшеся мастурбировал у всех на виду, прямо на площади. На площади же позже ученик Диогена Кратет и его жена Гиппархия, едва ли не первая в Греции женщина-философ, открыто совокуплялись (Диоген Лаэртский. VI. 97){68}.

А вот еще несколько цитат. «Диоген отвергал всё, что требовало больших расходов, забот и причиняло