сделать? От чудовищности и несправедливости происходящего ум заходил за разум.

— Кладите себе десерт! — бросила она, двинув к нему салатницу с муссом. — Угощение бесплатное, пользуйтесь случаем.

— Я уже сыт, — сказал он.

— Я тоже, — сказала она.

Последовала пауза. Оба сидели, безмолвные и неподвижные, не в силах посмотреть друг на друга, не понимая, что теперь делать.

— Это какая-то ошибка… — пробормотал наконец Пути-фар. — Какая-то ужасная ошибка… ювелир, должно быть…

— Да, — сухо отрезала она. — Я тоже думаю, что это ошибка. Но ошибся не ювелир. Это вы ошиблись. Перепутали кольца. Сколько их у вас припасено? Пять? Десять? Пятнадцать? Робер и Мартина? Робер и Франсуаза? Робер и Кэти? Робер и…

Она вскочила, опрокинув стул, и метнулась в ванную.

— Клодина! — позвал он. — Прошу вас! Клянусь…

Оставшись один, он и вовсе перестал соображать, где он и что с ним. В каком-то помрачении взял ложку и машинально принялся хлебать шоколадный мусс прямо из салатницы. А когда опомнился, было уже поздно: салатница почти опустела. Он отшвырнул ложку. «Что я делаю? Я с ума схожу!»

Когда Клодина вернулась из ванной, глаза у нее были красные. Горько же она, должно быть, плакала… Она увидела салатницу с жалкими остатками мусса, нетронутую тарелку и ложку на полу. Но чего еще и ждать от такого! Бабник, жлоб, обманщик, да к тому же, оказывается, бесчувственный обжора… Она обошлась без комментариев. Просто встала около путифаровского пиджака с подчеркнуто выжидательным видом, глядя в пол. Что это означает, гадать не приходилось. Так что он послушно надел пиджак. Она открыла дверь, пропуская его. Он вышел.

— До свидания, — сказала она.

— До свидания, — ответил он, все еще в состоянии шока.

Он не сразу нашел свою машину и не помнил, как доехал до дома. Уже на лестнице сообразил, что сейчас ему придется объявить матери о крушении своих надежд. В неистовстве бросился он обратно к машине. У дверей студии раз за разом давил на кнопку звонка. Никакого ответа. Он заколотил в дверь кулаками:

— Клодина, откройте!

— Не мешайте мне спать, — ответила она.

Снова увиделись они в школе в понедельник утром. У обоих под глазами залегли темные круги. «У нас ломка, — подумал он. — Легко ли остаться без любви, когда без нее уже не можешь…»

Когда ей пришлось заговорить с Путифаром, она впервые обратилась к нему на «ты». Два дня назад он воспринял бы это как шаг к сближению и обрадовался бы. А тут понял, что все как раз наоборот: отныне он для нее просто коллега, не более того. Один из. Она со всеми перешучивалась и всячески демонстрировала превосходное настроение. Он обращал к ней умоляющие взгляды, но она всякий раз осаживала его: «Чего тебе? В чем дело?»

На следующий день он пошел в ювелирный салон. Там удивились.

— Что-то не так, месье Путифар?

— Нет-нет, я только хотел уточнить, кто заказал вам гравировку на кольце.

— Ну как же, месье Путифар, ваша племянница, по телефону… Звонила она, а вы были где-то рядом. Во всяком случае, так она сказала. А что, не надо было?..

— Да нет, все правильно. Все в порядке…

«Не считая того, что у меня нет никакой племянницы…»

Всю неделю Клодина Эньерель блестяще исполняла роль стойкого оловянного солдатика, отважно противостоящего превратностям судьбы, и продолжала в том же духе после рождественских каникул. Тогда Путифар вынужден был наконец признать очевидное: никакого примирения не будет. Никогда. Как-то воскресным вечером он прошел берегом реки до глубокого омута, к которому его иногда влекло в особо горькие минуты. Он смотрел на свинцовую воду и размышлял. Что туда бросить? Свое грузное тело, набрякшее горем, или всего лишь это колечко, теперь уже ненужное? Он подумал о своей старушке матери, которая ждет его дома и готовит ему ужин. И выбрал не большой «плюх», а малый. Достал из кармана кольцо, зашвырнул его как можно дальше и пошел прочь, даже не посмотрев, как оно скроется под водой.

По мнению мадам Путифар, объяснение могло быть только одно: кто-то видел, как он покупал кольцо. Кто же еще мог об этом знать?

— Ты кому-нибудь говорил, Робер?

— Конечно нет, мама.

— Вот видишь! А в ювелирном салоне кто-нибудь еще был? Постарайся вспомнить… Ну же, напряги память!

Он ничего не мог вспомнить. Какая-то женщина, кажется, вошла… Да, может быть…

— А что за женщина, какая из себя?

— Не запомнил. Мелькнуло только в голове, что я ее как будто где-то видел…

— Вот видишь, видишь, уже что-то! Ну, давай, шевели мозгами!

Прошло три ночи, а на четвертую он вдруг проснулся, как от толчка.

— Мадам Поперди!

Он вскочил с постели и кинулся к матери.

— Мама, мама, проснись! Я вспомнил! Это была мадам Поперди!

— Кто? Что? — забормотала она спросонья.

— Которая вошла в салон. Это была мадам Поперди!

— Ах, вот как. А у нее есть дочь?

— Да.

— И как ее зовут, эту милую крошку?

— Одри. Одри Поперди.