Пока Фемистокла чествовали в Спарте, его сограждане-афиняне с облегчением возвращались на родину. Кое-кто поднялся на вершину холма, откуда Ксеркс наблюдал за морским сражением, и обнаружил там позолоченную скамеечку для ног, на которую Царь царей ступил, садясь в колесницу. Наверное, в спешке его слуги просто забыли про нее. Эта ценнейшая реликвия – как же, сам царь касался этой вещи – была отнесена в сожженный дотла, разоренный Акрополь и принесена в жертву Афине. Афиняне и сами отпраздновали победу песнями и танцами. Тон последним задавал красивый и одаренный юноша по имени Софокл, которому в то время сравнялось шестнадцать лет. Великий поэт Симонид написал эпитафию в честь павших в бою, а потом сочинил два одических стихотворения – соответственно в честь победы при Артемисии и Саламине. Вполне возможно, они исполнялись во время освящения нового храма бога северного ветра Борея, до того пребывавшего в тени, но заслужившего признательность афинян за его разящие налеты на корабли персидского царя.

Наступила осень – сезон холодных дождей и порывистых ветров. На смену тяжким испытаниям пришел мир, и афиняне вернулись на свои любимые поля. Приближалась посевная. С неба, затянутого облаками, доносился крик журавлей, летящих на запад, к озерам Африки. Скоро и загадочные сестры, все семеро Плеяд, исчезнут с вечернего неба, и зима положит конец посевам. Пока же по всей Аттике крестьяне выходили на поля, запрягали быков – словом, начинали очередной трудовой цикл. Мозолистые ладони, привыкшие за последнее время к веслу триеры, лежали теперь на ручках плуга.

Семена, брошенные в землю той осенью, прорастут плодами в новом мире. На крохотный отрезок времени, чуть больше месяца, граждане Афин покинули землю своих предков для того, чтобы все до единого сплотиться в деревянном пристанище – на своих только что построенных триерах. Нигде они не были в большей степени городом, чем в этом не-городе. Никогда они не представляли еще столь грозную силу, как ныне, когда, отложив в сторону щит и меч, забыв о сословных различиях и политических симпатиях, они объединились под общим знаменем, имя которому – флот. Они поставили на карту все, но риск их стократно оправдался. А главное, они осуществили мечту Фемистокла. Вдохновленные явившимся ему образом, афиняне подняли свой городок до уровня самых могучих городов мира. И в тех Афинах, что выросли на месте скудных полей и полуразрушенных стен, из поколения в поколение будет гореть дух этих людей.

После победы при Саламине Фемистоклу, как единственному лидеру афинян, был брошен вызов со стороны двух амбициозных соперников. Когда над родиной нависла угроза, оба, преданные ранее остракизму, были призваны к служению, а когда весной начался новый этап войны, народное собрание назначило Аристида командующим сухопутной армией, а Ксантиппа флотом. Фемистокла обошли. Его политические противники представляли собой сплоченную силу, да и сам он раздражал людей своим тщеславием, корыстолюбием и симпатиями к спартанцам. В будущем герой Саламина посвятит себя внутренним делам Афин, войнами за рубежом займутся другие. А эту войну ни в коем случае нельзя было считать законченной. Персы славились своим упорством, даже самые тяжелые поражения не останавливали их. Предвидя новое появление азиатской армады, спартанцы объявили, что греческий флот сосредоточится в Эгине под командой царя Спарты Леотихида. Это решение стало очередным ударом по престижу Афин. Впрочем, в любом случае афиняне уже не могли поставить объединенному флоту прежнего количества триер. Восемь тысяч граждан из сословия гоплитов во главе с Аристидом выступят против оставшихся в Греции частей армии Ксеркса, что само по себе значительно уменьшает число гребцов. Словом, Ксантипп пришел в Эгину всего со 140 триерами. Тем не менее в количественном отношении они по-прежнему составляли костяк греческого флота.

Миновало лето, а персов все не было видно. Греки так и пребывали бы в Эгине неизвестно сколько времени, если бы с острова Хиос не пришел корабль с просьбой о помощи. Хиосцы по-прежнему оставались подданными Ксеркса, и их тайный бросок в Грецию был сопряжен с большим риском. Города и острова Ионии, уверяли они Леотихида, жаждут свободы. Появление 250 судов в восточной части Эгейского моря станет искрой, от которой загорится пожар восстания. Царь Спарты неохотно послал эскадру на Делос, но дальше идти отказался. Азиатский берег находился всего в ста пятидесяти милях к востоку, но спартанцам – народу сухопутному это расстояние казалось «таким же далеким, как Геркулесовы Столпы».

На Делосе от ионийцев с Самоса поступило новое сообщение. В нем говорилось, что в настоящий момент туда прибыл и бросил якорь весь персидский флот – награда за боевые действия. Возможность сокрушить морскую силу персов одним ударом была слишком соблазнительной. Леотихид дал приказ к выступлению. Увидев приближающихся греков, персидские адмиралы, не оправившиеся еще от поражения при Саламине, переместились в более надежные гавани Малой Азии. Афиняне же вместе с союзниками загрузились на Самосе сходнями и всем остальным, необходимым для абордажа, и двинулись на восток в надежде настичь противника. Искать его долго не пришлось.

По прошествии нескольких часов непрерывной гребли впередсмотрящие заметили у подножия скал, образующих гору Микале, скопление судов. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы грекам стало ясно: сегодня морского сражения не будет. Персы вытащили все свои корабли на берег и соорудили вокруг них нечто вроде эллинга из камней, бревен и заостренных столбов. Но слишком уж далеко зашли греки, чтобы отступить без боя. Флагманский корабль Леотихида бросил якорь поодаль от персидского укрытия, и царь немедленно отправил гонца к ионийцам, все еще остающимся под пятой Ксеркса, с призывом встать в ряды борцов за свободу.

Греки подошли вплотную к берегу и начали высадку. На каждой триере было примерно по десять воинов, так что в целом собиралась армия, состоящая не менее чем из двух тысяч гоплитов. Выстроившись в традиционную, по восемь в ряд, фалангу, они заняли фронт длиной примерно в триста ярдов – слишком много, чтобы уместиться между морем и горой. Честь требовала от спартанцев занять место на правом фланге, хотя тут они были полностью отрезаны от берега, упираясь в скалистое подножие горы. В центре, на плоской поверхности, расположились воины пелопоннесского союза – Коринфа, Сикиона, Трезена, а афиняне во главе с Аристидом образовали левое крыло, на кромке моря. Их дух укрепляло присутствие спортсмена-чемпиона Гермолика, общенациональной знаменитости. Он был многократно увенчан лавровыми венками как победитель Панэллинских игр по pankration (название ныне перекочевало в смешанные единоборства). Находиться рядом с таким героем из мира спорта почти то же, что пребывать в свите божественного героя.