Довольный фараон осыпал своего любимого лекаря дарами, высшие сановники Египта считали за честь лечиться у Нафана, его наперебой приглашали на пиры, перед ним заискивали, его расположения искали. Некоторые обращались к нему не как к лекарю, а как к влиятельной особе, способной оказать содействие в том или ином деле. Нафан охотно оказывал подобные услуги, поскольку они хорошо вознаграждались, а ведь только глупец будет отказываться от того блага, которое само приходит к нему в руки. Тем более, что все сановники были рады услужить Нафану, поскольку через него узнавали они о том, в каком расположении духа находится фараон. Отец Мернептаха, Рамсес II, был прирожденным правителем, и те решения, которые он принимал, зависели не от его настроения, а от того, как выйдет больше пользы для Египта. Мернептах же вершил дела, не столько думая о пользе для себя и своей страны, сколько поддаваясь своему настроению. Пребывая в дурном расположении духа, он карал там, где надо было вознаграждать, и не соглашался ни с чем, сколько бы пользы оно ни приносило. Если же настроение фараона было хорошим, то он прощал любую вину, вплоть до измены, и на все просьбы отвечал согласием. Настроение фараона было переменчивым (недаром же он то соглашался отпустить евреев, то снова говорил Моисею «я передумал», и только самые близкие к трону, в число которых входил и Нафан, могли ответить на вопрос о том, стоит ли сейчас представать перед владыкой или лучше немного погодить.

Вот это содействие в делах, невинное и никому не приносящее вреда, и стало причиной удаления Нафана от трона. Верховный жрец бога Ра Римос, главный казначей Варусах и советник Матту, одноглазый горбун с душой скорпиона и повадками змеи, убоялись того, что влияние Нафана превзойдет их влияние, и начали наговаривать на него фараону.

Враги были искушены в интригах и клевете. Они умело использовали против Нафана все обстоятельства, начиная с его еврейского происхождения и заканчивая тем, что у него нет жены. Нафан имел намерение жениться на египтянке из знатного семейства и давно мог сделать это, но все откладывал, говоря себе: «Пусть положение мое упрочится еще крепче, и тогда…» Потом он корил себя за такую оплошность, ведь влиятельная родня могла бы стать ему поддержкой и опорой. А если бы он взял в жены дочь главного казначея Варусаха (мог бы это сделать, если бы пожелал), то наиболее рьяный враг его стал бы его лучшим другом. Возможно, что Варусах так сильно и взъярился из-за того, что ему не удалось сделать лекаря фараона (единственного лекаря фараона!) своим зятем. Но тогда Нафан в самых смелых заветных мечтах своих грезил о какой-нибудь из многочисленных дочерей фараона, и надо сказать, что дерзкие мысли его на этом не останавливались. Вполне могло сложиться так, что Мернептах полюбит своего зятя, умеющего готовить хорошие лекарства, больше, чем кого-то из сыновей своих, и назначит его наследником…

Мечты были такими дерзкими и такими приятными, что аж дух захватывало. «Умный достигает блага на деле, а глупец в мечтах», – говорят египтяне, и они тысячекратно правы. Вместо того чтобы мечтать о несбыточном, надо было обезопасить себя от наветов, а Нафан этого не сделал. Он считал свое положение возле фараона прочным и продолжал считать так даже тогда, когда Моисей начал досаждать фараону, требуя, чтобы тот отпустил евреев в пустыню для совершения молитв и принесения жертв. «Где Моисей и где я?» – думал Нафан. Он сторонился своих соотечественников, общался с египтянами, посещал храмы египетских богов и считал, что он больше египтянин, нежели еврей.

Но настал день, и Нафан услышал от фараона: «Поистине нет верных среди евреев, и не помнят они никакого добра». Это случилось после того, как сильный град уничтожил урожаи по всему Египту, а то немногое, что осталось на полях, пожрала налетевшая саранча. Нафан пал ниц перед владыкой и стал уверять его в своей преданности ему лично и всему египетскому, но в ответ услышал язвительное: «Сбрил бы сначала бороду, а потом бы уже представлялся египтянином! Поди прочь с глаз моих!»

Если фараон гонит тебя прочь, то медлить нельзя, ибо медлительные в исполнении повелений владыки попадают в руки палача. И оставаться поблизости тоже нельзя, ведь сколько раз случалось так, что вздорный и переменчивый в решениях Мернептах сначала прогонял кого-то из приближенных, а потом посылал к нему воинов, чтобы те убили его. Вот и пришлось Нафану возвращаться к своему народу и менять покровительство фараона на покровительство Моисея («Ох, неравноценная это замена, – думал Нафан, сокрушаясь, – все равно, что сменять золотой слиток на кусок позеленевшей меди»). Хорошо еще, что бороду Нафан не сбрил, что теперь можно было преподнести как выражение верности еврейскому народу и еврейским традициям.

На самом же деле Нафан носил бороду, хоть она и изрядно мешала ему во время жизни среди египтян, не по каким-то высшим соображениям, а по весьма простой причине. Дело в том, что подбородок Нафана был сильно скошен кзади, а скошенный подбородок есть не что иное, как признак недостатка ума и чрезмерного сластолюбия. К тому же лицо со скошенным подбородком (особенно если он сочетается с крупным, похожим на птичий клюв носом) смотрится смешно, как-то по-птичьи, легкомысленно смотрится, а лекарь не может позволить себе выглядеть подобным образом. Лекарь должен внушать почтение, иначе он ничего не сможет заработать и будет вынужден просить милостыню. Вот и носил Нафан бороду, и, как оказалось, носил не зря. Воистину неисповедима Высшая воля, и не дано человеку знать, в чем заключены его несчастья, а в чем – его благо.

Так или иначе, но Нафан был принят своим народом и занял положение, подобающее его знаниям и умениям. Увы, положение это не шло ни в какое сравнение с тем, что имел Нафан в Египте, но что толку жалеть об утраченном? Надо радоваться тому, что имеешь. В конце концов, он – Нафан, сын Потифара, один из лучших лекарей среди евреев. Да что там «один из лучших»! Самый лучший! Разве что сестру Моисея Мариам почитают больше, но она повитуха и сестра самого вождя. К тому же Мариам – повитуха, а не целительница, и если кому-то даст она мазь от ран или настойку для поддержания сил, так это ничего не значит. Все равно по серьезным поводам обращаются к нему, Нафану. По приходе в Землю Обетованную он сумеет обеспечить себе достойное положение и на сей раз будет начеку, чтобы никакие завистники не смогли бы причинить ему вреда.

Это в худшем случае, а в лучшем он сможет вернуться в Египет и снова занять место придворного лекаря фараона. Провидение сжалилось над Нафаном, как над безвинно пострадавшим, и еще до начала Исхода послало ему шанс вернуть себе былое величие… Римос, верховный жрец бога Ра, один из троих главных недоброжелателей, накануне Исхода прислал письмо, в котором называл Нафана «возлюбленным братом» и «достойнейшим из слуг фараона». Никто не ожидал, что Мернептах все же отпустит евреев, но Римос предвидел такой исход событий и постарался приобрести себе если не друга, то союзника среди евреев. С учетом того, сколько зла причинил Нафану Римос, говорить о дружбе между ними не следовало, но любые враги могут стать союзниками, если обстоятельства изменятся.

Иногда Нафан думал, что предвидение Римоса простиралось гораздо дальше. Римос мог намеренно способствовать удалению Нафана из дворца, зная, что вскоре фараон будет вынужден отпустить евреев, что евреи уйдут навсегда и что преследование их может быть затруднительно. Римос мог строить козни против Нафана не из-за нерасположения или зависти, а для того, чтобы Нафан смог бы вернуться к евреям и уйти с ними. Римос не интриговал, а дальновидно готовил себе союзника в еврейском стане и обеспечил ему необходимую репутацию. Жрецы искушены в интригах и обладают даром предвидения, а верховный жрец бога Ра по праву считается умнейшим среди них.