как выносил заключение; никто не вспоминал о прошлом, не копался в причинах, а значит и его собственный голос совести молчал. Нечего было ему комментировать. Не на что отзываться.

«Безотказное средство? — усмехнулся Том, позволив себе долю иронии и самокритики. — Что же ты молчишь теперь, когда дело дошло до логического финала? Ведь от тебя по-прежнему ничего не зависит. Просто скажи».

«Это будет третья жизнь, которую ты погубишь, Том», — вот он, страшный голос матери. Она никогда не произносила этих слов. Она не знала всего. Знала только о самом первом проступке, с которого все началось и который увлек его в самую тьму, где не было света, но было упоение от отчаяния.

«Не делай этого с Гарди. Он так молод, и ему не везло в жизни».

«Но кто пожалел его?».

История Тома началось с невинной шалости — детского воровства, которое его родители быстро вывели на чистую воду. Тогда на первом и последнем в его жизни семейном совете разговора не получилось.

«Зачем ты это сделал?» — спросил его отец.

«Не знаю».

Тогда он объяснить не мог, слишком больно и стыдно было признаться, что оказался неуспешен там, где до этого так было легко. После переезда ему так и не удалось завести новых друзей. Но родителей интересовало только, сколько и у кого он взял.

«И как не стыдно? И зачем? Разве мы тебе не давали денег?».

Давали. Он брал их, и еще другие, и покупал подарки — новым друзьям, родителям, соседке.

«Это же глупо».

Он понимал. Но продолжал молчать. Из того разговора Том помнил мало. Классический вариант защиты и нападения — вот и все, что осталось в памяти. Помнил только отца, и как тот смотрел в окно весь разговор, а потом просто молча вышел из комнаты.

«Ты понимаешь, что мы тебе больше не сможем доверять никогда?».

«Ну и пусть. Проживу как-нибудь».

Это было позже. Через неделю после совета, после которого он продолжал молчать. А был ли смысл говорить? Он не был готов к этому. В общем, первый разговор закончился ничем, как и второй, на улице. На этот раз с матерью.

«Что с тобой происходит?».

«Ничего».

«Ладно».

С тех пор о случившемся больше в семье Тома не вспоминали. Ему повезло: у него была интеллигентная и очень правильная семья, никогда не наказывающая за проступок дважды, не поминавшая прошлые обиды. Только вот он помнил всегда…

Пару раз впоследствии, спустя несколько лет он хотел поговорить о случившемся, но побоялся то ли укоров, то ли обвинений, то ли чего такого, более страшного.

«Не попадаешь в круг их ожиданий?».

Ехидный голос изнутри. Веселый в детстве, он незаметно сменил тональность, превратив юмор в черную пародию на логику жизни.

«Не попал в струю с математикой, музыкой, спортом. Даже учился с репетитором. Мастак!».

Том никогда не хотел быть тем, кем стал, но после окончания школы отчетливо понял, что не может делать что-то посредственно, только лучше, а лучше всего он умел читать и судить людей.

«Строить предположения и создавать для других возможности, ты хотел сказать? Разве не этому тебя учили все эти годы. Быть объективным зрителем, но не возвышаться над другими».

«Разумеется».

Он отмахнулся от назойливого речитатива морали. Красивые речи о равенстве и благородстве стоило приберечь для профессиональных корпоративов, проходящих под пристальным оком телевизионных камер. За ширмой профессионалам его класса можно было не скрывать высокомерия и своей исключительности.

«Когда бы…»

«Если бы правительство прислушалось…»

Пустые разговоры высокопарных стариков и честолюбивых идиотов, умеющих давать советы и тщательно выбирать клиентов, которые справятся с бедой, несмотря на всю оказанную им помощь. Иллюзия жизни. Иллюзия власти. Он прошел это дважды, и более не собирался обманывать себя.

«Решаешь, кому жить, кому нет?».

«Нет, я лишь ворота для подлинной силы других людей. Я даю им возможность проявить себя, открываю путь».

«На тот свет?»

Ха. Вся шутка заключалась в том, что это была правда, только вот правда тоже не всегда права.

Порой с такой правдой просто нечего делать.

«Ты виноват. И сам знаешь. А теперь ищешь, на кого бы возложить вину. На Гарди? Он подойдет. Формально он втравил тебя в это».

«Формально да».

Ответить себе было нечего. Лучше было промолчать. Как тогда, с родителями. А как рассказать?

Как попросить прощения, не обидев, если продолжаешь разочаровывать в другом?..

Том не знал ответа на этот вопрос тогда, не решался поставить этот ответ и сейчас. С того забытого, давно прошедшего детства пролетело время и к страху примешались гордость и разрыв, уничтожение отношений с близкими. Зеркалу не полагалось быть субъективным. Мир стоило отражать одинаково, ровно, без изъянов. Он должен был преуспеть хотя бы в одном из того, что ценил его отец.

Потом появилась она. Девочка его возраста, но с меньшим жизненным опытом. Философичная, остроумная, но неприкаянная в своем эрудированном одиночестве. В меру симпатичная, но тоже властолюбивая, странноватая, подающая надежды, и, несмотря на талант, вечно вторая — как Том. И возникла мысль, что можно открыть ее, подтолкнуть к новым горизонтам, дать проявить себя, предоставить слушателя, готового отзываться на чужие идеи и следовать за ними без оплаты проезда. Бросить подопытного кролика под поезд…

Мог ли он спасти Лилу? Том не знал. Тогда он был уверен в том, что мог бы во всяком случае задержать страшное. Но для этого нужно было переломить себя, выключить сознание, потому как ее талант и вправду оказался всего лишь одаренностью, и то преходящей с возрастом. Вот так. Такой она Тому не подходила. И он отпустил ее. Отпустил, потому что был разочарован в самом себе, потому что знал, что в будущем ничего из ее желаний не исполнится, начнется простая обычная жизнь, как у него, как у всех. Однотипность…Скука…Тоска…. Однообразие…. Предсказуемость….

Такого он для нее не хотел…

И вот, когда малышка, выше его в полтора раза ростом, пришла к нему в гости без предупреждения — чего не было никогда — и сказала, ЧТО собирается сделать, Том промолчал…

«Это твое право. Подумай, но я поддержу тебя в любом решении».

Полуправда. Вот и все, что он позволил себе сказать живому человеку, как он считал другу, на прощание, перед тем как она ушла, чтобы совершить то, что совершила.

«Не играй словами».

Он не обманывал себя, он просто был вежлив и толерантен, избегая ненужной неловкости. Суть вещей была неприглядна: он воспользовался ситуацией, чтобы решить свои проблемы, убил другого вместо того, чтобы умереть самому,