Выйдя из машины, она захлопнула за собой дверь и, пройдя вперед, остановилась возле входа в музей. Осматривая древнегреческие руины, Рей старалась держаться подальше от матери, чтобы не возвращаться к прежнему разговору.

— Извини, — сказала, наконец, Кэролин, когда они проходили зал японских кимоно. — Я не хотела тебя обидеть. Просто я вижу, как ты бегаешь за своим Джессапом.

— Вовсе не бегаю, — возразила Рей.

— Ну, ходишь, какая разница, — заметила Кэролин. — Но учти, когда он разобьет тебе жизнь, я уже ничем не смогу тебе помочь — тогда уж ко мне не обращайся.

В зал вошла молодая пара и прошла мимо Кэролин и Рей. Та отодвинулась от матери. Кэролин подошла к следующей витрине с кимоно. Над ним трудились более двадцати женщин — по розово-золотому шелку были разбросаны ветви ив и водяные лилии.

— Я лишь однажды не чувствовала себя одинокой, — разоткровенничалась Кэролин, — когда была беременна. Когда ты родилась, я уже и представить себе не могла, как жила без тебя. Как мне удалось выжить? Кого я любила?

В сувенирной лавке перед выходом из музея Кэролин, несмотря на протесты Рей, купила ей подарок — постер с картиной Моне, изображающей водяные лилии, которые после японских кимоно почему-то показались Рей примитивными.

— Прекрасно подойдет для твоей комнаты, — шепнула Кэролин Рей, пока продавец заворачивал постер в коричневую бумагу.

Рей кивнула, вежливо поблагодарила мать, хотя знала: они с Джессапом скоро уедут и постер с картиной Моне так и останется висеть в ее опустевшей комнате.

Когда они вышли из музея, было четыре часа. Начинало смеркаться. Рей, держа постер под мышкой, сунула руки в карманы. Если бы она пошла в школу, то уже давно была бы дома и, глядя в окно, ждала бы Джессапа.

— Не знаю, почему так, но в ноябре пахнет дымом, — сказала Кэролин. — Может, я сошла с ума, но мне этот запах ужасно нравится.

Глубоко вдохнув, Рей поняла, что мать права: воздух был восхитителен. Внезапно Рей почему-то захотелось взять мать под руку, чтобы дотронуться до пальто из верблюжьей шерсти, которое Кэролин каждое лето убирала в кедровый шкаф. Но они уже подошли к машине, и Кэролин, что-то напевая себе под нос, искала в кармане ключи. Рей почувствовала тяжесть в груди и несколько раз глубоко вздохнула. Пока Кэролин открывала машину, Рей, вдыхая голубой дымный воздух, думала о том, почему ей вдруг стало жаль свою мать и почему одной прогулки по Музею изящных искусств оказалось достаточно, чтобы почувствовать себя такой потерянной.

В Массачусетсе Рей видела из окна каштаны, белые звезды, облака, набегающие на луну. Здесь, в Калифорнии, из окна кухни ей была видна лишь часть улицы. Собаки не уходили, она это чувствовала. С наступлением жары их стаи бродили вокруг домов в поисках воды и костей. И точно: прижавшись лицом к оконному стеклу, Рей ясно увидела во дворе крупного черного Лабрадора. Она быстро опустила жалюзи. Ночью, в десять минут первого, Рей позвонила Лайле Грей.

— Вы с ума сошли? — возмутилась Лайла, когда Ричард передал ей трубку. — Да как вы смеете звонить мне в такой час?! И вот что я вам скажу — больше я вам гадать не буду. Вы меня поняли?

Ричард сел на постели, прислушиваясь к разговору.

— Не обращай внимания, — сказала ему Лайла. — Спи.

— Дело вот в чем, — медленно произнесла Рей, словно не слыша Лайлы, — мне кажется, с моим ребенком что-то случилось.

Лайла откинулась назад, прижавшись головой к деревянному изголовью кровати. Внезапно у нее пересохло во рту.

— Не спрашивайте меня почему. Я в этом не разбираюсь, — сказала Рей. — Просто знаю: с ним что-то не так.

— Вам нужен мой совет? — спросила Лайла.

Ее била дрожь. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы Ричард повернулся на другой бок и перестал на нее смотреть. Тот неподвижный ребенок — знак на чайных листьях в чашке Рей — никак не хотел исчезать.

— Идите к врачу, — посоветовала Лайла.

— Я не могу, — быстро ответила Рей.

— Завтра, как только встанете, позвоните гинекологу и запишитесь на прием, — велела Лайла.

Рей не ответила. Подняв жалюзи, она смотрела на черную собаку, которая, растянувшись во дворе, видимо, собиралась провести здесь ночь.

— Вы меня слушаете? — спросила Лайла, чувствуя, как ее голос дрожит от ужаса.

Чтобы успокоиться, она схватила Ричарда за руку, и их пальцы переплелись.

— Да, — ответила Рей.

— И прошу вас больше мне не звонить, — потребовала Лайла.

— Вы меня ненавидите. Я угадала? Звонить незнакомому человеку в столь поздний час — это, конечно, было слишком. В такое время матери поднимаются в детскую, чтобы успокоить детей, которым снятся кошмары. Они прижимают к себе своих сыновей и дочерей, гладят их по волосам и убаюкивают, чтобы те поскорее уснули.

— Вызовите врача, — мягко сказала Лайла.

— Хорошо, — согласилась Рей.

— Вот и умница, — похвалила ее Лайла.

Повесив трубку, Рей никак не могла успокоиться. Наутро она стала звонить в ближайшую клинику, но ее голос звучал так хрипло, что ей пришлось говорить шепотом. Рей сказали, что врач примет ее в тот же день. Сидя в приемной, она пыталась представить себе, что Джессап сидит рядом с ней, хотя прекрасно знала, что он никуда бы не пошел. Она уже собралась уходить, когда появилась медсестра и назвала ее имя, а потом повела в маленькую комнатку, чтобы взять анализ крови. Рей не волновалась до тех пор, пока не вошла в кабинет врача. Им оказалась женщина, причем весьма молодая, и Рей поняла, что пришла зря.

— Мне кажется, я пришла не вовремя, — сказала Рей.

— Правильно, — ответила врач. — Вы должны были прийти еще два месяца назад.

Рей разделась, надела бумажный балахон и легла на смотровой стол. Во время осмотра она лежала, закрыв глаза, и когда врач сказала, что с ней все в порядке, Рей решила, что попала к полной дуре.

Отвечая на вопросы для заполнения медицинской карты, Рей чувствовала, что начинает замерзать. Да, это к лучшему. Она не станет матерью-одиночкой, такая у нее судьба. И если уж ей суждено потерять ребенка, то сейчас самое время, пока он не начал шевелиться, пока она не почувствовала, как он поворачивается во сне.

— Что-то не так? — спросила врач, которая в это время подробно расписывала Рей, как ей теперь нужно питаться и какие принимать витамины. — Похоже, вам это совсем не интересно.

— Как долго вы работаете врачом? — спросила Рей.

— Четыре года. Вам этого достаточно?

— Да-да, вполне, — ответила Рей, слегка смутившись. — Просто вы кое-чего не заметили. Мой ребенок мертв.

— Понятно, — произнесла врач. — Вы в этом уверены?

Рей ужасно замерзла. Ей даже показалось, что у нее начала стынуть кровь. Присмотревшись, она увидела, что ее руки и ноги слегка покраснели.