«Позор тебе, капиталистишка!» — поддразнивал тогда фон Доденбург своего маленького товарища. Они не знали толком значение слова «капиталист», ибо в их районе, где проживали обедневшие восточнопрусские юнкеры, не было ни одного живого капиталиста.

В середине 1930-х годов Ханно фон Эйнем поступил в университет Бреслау — города, который по-польски назывался Вроцлав, — и стал изучать там право. При этом он немедленно вступил в студенческое общество, где практиковали дуэли на саблях и шпагах. Когда же его старый товарищ Куно фон Доденбург напомнил Ханно его же слова о желании «стать богатым и знаменитым — и при этом сохранить свое тело от увечий», Ханно заявил:

— Да, Куно, все верно — мы порой наносим друг другу небольшие увечья. Но при этом завязываются важные связи и знакомства, которые могут весьма пригодиться в дальнейшей жизни. Все бывшие члены этих студенческих обществ, которые ныне занимают очень высокое положение, любят время от времени наведываться в Бреслау, чтобы встретиться с нами, молодыми студентами.

Когда началась война, Ханно фон Эйнема, как офицера-резервиста, призвали в действующую армию. До Куно фон Доденбурга доносились слухи о подвигах Ханно, которые он совершал во время кампаний в Польше, а затем во Франции. В 1941 году Ханно наградили Рыцарским крестом Железного креста — за то, что он смог сдержать наступление целого батальона русских, располагая всего лишь горсткой пехотинцев. В результате этого героического боя все были тяжело ранены, включая и самого Ханно. Этот подвиг фон Эйнема получил широкий резонанс: о нем твердили во всех выпусках новостей, а свою высокую награду Ханно получил из рук не кого-либо, а самого фюрера.

Теперь Куно, словно загипнотизированный, смотрел на своего старого школьного приятеля, недоумевая, что же случилось с ним, отпрыском одного из стариннейших прусских родов, которые верой и правдой служили королям на протяжении почти трех столетий. Как он смог связать свою судьбу с этим отвратительным сбродом пьяных разбойников?

— Господин штурмбаннфюрер! — Матц толкнул Куно локтем в бок, заставив того очнуться. Офицер вышел из состояния задумчивой неподвижности. Пора было действовать.

— Начинаем стрелять на счет «три», — прошептал фон Доденбург

Он досчитал до трех и нажал на спусковой крючок. Автоматные очереди выщербили потолок церкви. На пол и на головы людей посыпалась штукатурка. Из рук у дезертиров выпали недопитые бутылки с водкой. Они перестали жевать. Некоторые попытались было схватить свое оружие, но Матц так поглядел на них, что они почли за лучшее не делать этого.

— Прекрасно, — проговорил фон Доденбург. Его голос был совершенно спокоен. — Каждый должен поднять руки вверх. Медленно и плавно. Если вы сделаете это, все будет хорошо. Понятно? — рявкнул он уже угрожающе, с металлом в голосе.

Руки дезертиров, как по команде, взметнулись вверх, за исключением одного-единственного человека — Ханно фон Эйнема.

С легкой улыбкой на обезображенном лице он бросил:

— Полагаю, ты не станешь стрелять в меня, Куно.

Фон Доденбург холодно посмотрел на него.

— Если мне потребуется это сделать, то я выстрелю. — Он выразительно повел стволом пистолета.

Ханно фон Эйнем пожал плечами и медленно поднял вверх руки. Его взгляд, направленный на фон Доденбурга, был пропитан безграничным презрением.

Держа дезертиров на прицеле, фон Доденбург вытащил из кармана свисток и пронзительно свистнул. В следующую секунду в церковь ворвались вооруженные до зубов панцергренадеры «Вотана».

— Отлично, Матц. Займись нашими пленными и держи их под прицелом. А я пока поговорю с этим офицером. — Он подошел к фон Эйнему. Ханно застыл на месте со слегка ироничной улыбкой на лице.

— Ханно, я хочу узнать — как ты попал во всю эту передрягу? — спросил фон Доденбург.

— Можно я опущу вниз руки? Когда их приходится держать поднятыми, это немного напрягает, знаешь ли.

— Ну конечно, — кивнул фон Доденбург и спрятал свой собственный пистолет в кобуру. Этим он демонстрировал Ханно, что готов обсуждать любые вопросы в свете их прежней дружбы детских лет.

— Благодарю. — Фон Эйнем опустил руки. — Ну, Куно, как ты поживаешь? — спросил он совершенно обычным тоном, точно не было ничего необычного в том, что они встретились в такой вот обстановке спустя много лет.

— Хватит болтать чушь, Ханно! — неожиданно вспылил фон Доденбург. — Скажи мне лучше, что тебя связывает со всем этим сбродом?

— Этот так называемый сброд, — покачал головой фон Эйнем, — все, что осталось от двух армейских рот, которыми я когда-то командовал. Из 450 человек в живых осталось всего 200. Это означает, что за неделю было убито 55 процентов личного состава.

— Знаешь ли, Ханно, мы тоже несли потери, но никогда не поднимали из-за этого бунт! — возразил Куно фон Доденбург.

Ханно фон Эйнем сделал глубокий вдох, точно человек, приготовившийся спрыгнуть в воду с вышки.

— Послушай меня, Куно, — медленно проговорил он, — речь идет уже не о мятеже и не о бунте.

— А о чем же?

— О революции.

— Что ты сказал?!

— Уверен, что ты очень хорошо расслышал меня, Куно! Где были твои глаза начиная с того самого момента, когда ты оказался в России? Ты же знаешь, что мы пришли в эту страну, обещая ее жителям освободить их от советской диктатуры. Что же случилось на самом деле? — Он в упор посмотрел на фон Доденбурга. — Я расскажу тебе — в случае, если ты вдруг не в курсе. Мы ввели в этой огромной стране тиранию, которая оказалась даже похуже сталинской. Ты же видел лагеря русских военнопленных, заполненных донельзя истощенными людьми, которых мы превратили в одну кожи и кости и которые живут там хуже любых животных. Ты видел, что сделали с советскими евреями…

— Прекрати нести весь этот бред! — рявкнул фон Доденбург. Его пальцы легли на рукоятку пистолета. — Подумай, где мы, черт побери, ведем с тобой этот разговор! Что ты, в конце концов, хочешь мне сказать?

— Хочу сказать тебе следующее: Гитлер и его отвратительная клика должны уйти. — Глаза Ханно пылали. — Они во сто крат хуже коммунистов. Лично я готов сотрудничать даже с большевиками, лишь бы только Гитлер исчез с лица земли как можно скорее.

— Что, ты готов пойти на пакт с самим дьяволом? — воскликнул фон Доденбург. В нем стремительно нарастала ярость. — Ты понимаешь, что эти русские свиньи сделают с нашей страной, если только сумеют покорить ее?!

Ханно фон Эйнем открыл было рот, чтобы ответить, но его опередил другой, очень спокойный голос, который произнес на чистом немецком языке с едва заметным акцентом:

— Знаете ли, мы совсем не являемся ни каннибалами, ни варварами. Или вы считаете, что мы едим человечину на завтрак?

Фон Доденбург обернулся, пораженный. Перед ним стояла незнакомая женщина. Она была одета в черное кожаное приталенное пальто, изящно обрисовывающее всю ее соблазнительную фигуру, кавалерийские брюки и начищенные сапоги. Но больше всего фон Доденбурга поразило ее лицо. У большинства русских женщин, с которыми он до сих пор сталкивался, были широкие крестьянские лица с крупными носами и грубыми чертами. Лицо этой дамы также было явно славянского типа, однако при этом оно было просто прекрасным. Зеленые глаза, великолепная кожа и исходившая во все стороны мощная аура чувственности почти заставили фон Доденбурга позабыть об угрожающей ему в этот момент опасности.