Все прочие ждали у того места, где ущелье делало поворот. За спинами у них Аталанта увидела выходящую из-за поворота одинокую фигуру. На секунду ей показалось, что это Меланион, но, когда человек подошел ближе, она заметила крепко сбитый торс и широкие плечи. Потом она увидела, как Теламон поднял в приветственном жесте копье, и вспомнила об ушедших вперед разведчиках. Это был Пелей, и он тут же ответил на приветствие брата. Она пошла обратно, ожидая в любую секунду увидеть, как из-за поворота появляется Акает. Мелеагр и Теламон тоже двинулись вперед, чтобы узнать новости, которые принес Пелей. Но вернулся он один.

Она присоединилась к охотникам, которые собрались вокруг него, чтобы выслушать историю о том, как первая, слабая волна сшибла их обоих с ног, как они укрылись от второй в боковом ответвлении ущелья и как, когда вода пошла на спад, Акаста смыло. Но он не сказал, каким образом в руках у него оказалось копье мертвого товарища. К тому моменту, как наступит вечер, это ущелье выведет их наверх, доложил он. И трогаться нужно прямо сейчас, если, конечно, Мелеагр согласен с таким решением, заключил он.

При этих его словах они все оглянулись на группу, собравшуюся вокруг Тесея, который с прежним рвением пытался взломать скалу. Ясон, Кастор и Полидевк ушли. Мелеагр сделал несколько быстрых шагов в ту сторону, сжав в руке копье так, словно всерьез собирался их преследовать. Но — остановился и ткнул пальцем в Аталанту, и рот его раскрылся, чтобы проклясть тот миг, когда она здесь, с ними оказалась. Или сформулировать обвинение.

Все прочие стояли и смотрели, как он уронил руку и проглотил невысказанные слова. Затем, махнув рукой, он потянулся за своим снаряжением и дал остальным команду сделать то же самое. Те, кто выжил, двинулись дальше.

После поворота ущелье начало расширяться. Она увидела, как Анкей сделал шаг в сторону, дождался ее и кивнул, когда она подошла ближе. Они — вдвоем — обернулись и посмотрели назад, на Тесея. Анкей набрал полную грудь воздуха, и голос его загрохотал, эхом отдаваясь от каменных стен. Но Тесей остался на прежнем месте, неразлучный с обреченным своим товарищем, во власти все того же странного танца, только теперь казалось, что он прикован к длинному перекрученному сухожилию, которое уходит куда-то в самую глубину горы, и случайные сокращения этой натянутой пуповины то бросают его что есть мочи о камень, то опять отпускают, снова и снова.

Анкей отвернулся. Мужчины ушли вперед, и Аталанта опять оказалась в самом хвосте. Но в самом их неприятии сквозила какая-то необязательность. Она подпитывалась все убывающим доверием к Мелеагру, командиру, который завел их в это место, а потом пытался указать на нее. Она пересчитала возникшие между ними пустоты, оставленные теми, кого решил унести с собой поток: Евритом, Харпалеем, Идом и Линкеем, Терситом, Нестором, Кефеем, Эхионом, Фениксом, возможно — Акастом, а также Тесеем, который прикован к обреченному Пирифою. Выстроенный из их имен дворец рушился, призрачный, как дым. Из всех, кроме одного. Между ее собственным именем и именем Мелеагра был силуэт юноши, который будто растворился в воздухе — или шел теперь по своему собственному призрачному следу. Он — тоже пропал?

* * *

Есть такие звери, пальцы и когти у которых растут задом наперед. Их следы уводят доверчивого охотника в противоположную сторону, к затхлым логовам, к кучкам костей и сухого помета: к местам, которые они оставили. Рябь на поверхности лесных озер, из которых они пьют, разбегается по тихой поверхности, и инерция воды ее гасит. Они выползают из чрева в неглубокие ямки, вырытые в сухой земле, в зеленые гнезда из примятого папоротника. Интересно, думал он, такие гнезда обозначают начала или концы? Между рождением и смертью есть непостижимые места, где сквозь след можно увидеть тяжкую, с отвисшим брюхом, проходку животного, которое родит потомство, а потом уйдет в глухую чашу небытия. Вороны оставляют рваные пунктирные линии следов, как будто разбросали наконечники стрел или драконовы зубы посеяли в землю, на которой не растет ничего, кроме знаков. Нелетающие птицы ищут личинок вдоль лесных дорожек и нагребают овальные кучки мягкой земли, цепочки которых незадачливый следопыт примет за отпечатки копыт неизвестного жвачного. Невероятные звери прячутся в туманных переливах преломленного солнечного света, навязчивые тени глаза, который привык отслеживать объемы и формы и искажения оных. Глаза Меланиона. Луговые клещи перебираются по стеблям высокой травы все ниже и ниже, к луковицам, где они отложат яйца, чтобы чуть позже личинки вывелись и упивались сладким соком подземных побегов и обнаружили тем самым логику, согласно которой трава расползается по лугу; случайные прихоти и выверты этой логики прописаны на поверхности земли благодаря разрушительному голоду выведшегося из личинок потомства, которое в одно прекрасное утро взберется на самые верхушки стеблей, коих огромные массы повалены сейчас наземь, как если бы некое громоздкое, с низкой посадкой животное пронесло свою тушу по этому полю, разравнивая все на своем пути и оставляя средь сочных побегов отчетливый след, — такое складывается впечатление.

Но не это, отдавал себе отчет ночной охотник, совсем не это здесь произошло.

Он нашел сыновей Фестия в роще, по ту сторону луга. Трава уступила место не прогретой солнцем земле под деревьями, чьи верхушки он видел раньше, которые, видимо, прежде всего и заманили сюда людей. Сквозь редкие еловые лапы он рассматривал идущий книзу склон, который спускался, потом выравнивался, потом снова спускался. Там, где кончалась вторая из этих гигантских ступенек, более яркая зелень каштанов вытесняла серебряный отлив еловых иголок, и эти же самые иголки, опавшие и бурые, толстым слоем лежали на земле у него под ногами, набегая губчатыми щетинистыми дюнами в тех местах, где вышедшие на поверхность древесные корни выстраивали ломаные линии брустверов. Справа зиял овраг, прогрызший себе путь вниз по склону. Сами склоны были либо каменистыми, либо покрытыми сухой травой, насколько он мог судить, глядя отсюда. Унылый пейзаж там, внизу, прорезала глубокая расселина, изогнутая посередине и уходившая дальше на северо-запад. Охотники Мелеагра должны быть сейчас там, в этой расщелине, поскольку другого пути сюда нет — если не считать того, которым воспользовался он сам. Он посмотрел вниз: там уже начали сгущаться сумерки. Мышцы ломило. Каждый беззвучный удар сердца отзывался ноющей болью в поврежденном пальце.

А потом одна-единственная жемчужина вязкой жидкости сорвалась откуда-то сверху и упала на хвойную подстилку прямо у его ног. Меланион посмотрел вниз, туда, где приземлилась капля, яркая красная бусинка, а потом вверх — туда, откуда она упала.

Значит, именно здесь все и случилось, понял он, между этих елей, стоящих, как часовые, у кромки высокотравного луга, на котором след, оставленный пятеркой мужчин, был так похож на след вепря, который шел по их следу, — или на мириады мелких разрушений, причиненных колонией кормящихся личинок лугового клеща. Именно здесь заканчивался след добычи, чтобы начался след хищника. И встреча их была отмечена — его глаза рыскали вокруг — вмятинами на стволах елей и большими пластами вывороченной и перевернутой лесной подстилки, которые были разбросаны вокруг, словно щиты, брошенные на бегу разбитой армией.