– Все кабельное телевидение – задворки, – напомнил ей Марк, помахав рукой и продолжая жевать.

– Разумеется, оно получает жесткую «фи»-классификацию, – сказала Сьюзан. – Тем не менее нужно как-то сводить концы с концами, раз уж я не могу спрятать их в воду.

Марк молча внимательно посмотрел на нее, слегка прищурившись.

– Забавно, – заключил он, затем показал на французские двери, слегка склонив красивую голову: – Сигарету?

Сьюзан кивнула, они поднялись и направились на веранду, чтобы удовлетворить свою склонность к неполиткорректному нынче пороку.

– Полагаю, это конец для всех оставшихся, леди и джентльмены, – рассмеялся Тед. – Думаю, я никогда не чувствовал себя настолько лишним с… со дня свадьбы.

– Не лишним, Дебеккер, – заверил его Марк, – а очень нужным всем нам, верно, ребята?

Остальные гости забормотали, соглашаясь, по крайней мере, так решила Сьюзан, поэтому теперь можно было сосредоточиться на начатой работе. Она решила влюбить в себя Марка, эта любовь наладит всю ее жизнь, он станет тем мужчиной, которого, как она была уверена, не существует в природе. Тем, кто сможет войти в ее жизнь и не будет отвергнут ею, и волшебным образом даст ей почувствовать себя уважаемой и остроумной. А еще стройной.

– Мне кажется, эта шутка ниже вас, – сказала Сьюзан, когда Марк поднес зажигалку к ее сигарете. – Я хочу сказать, что сейчас споткнулась о какую-то непродуманную ремарку, которая, кажется, была вашей.

Марк молча кивнул, прикуривая.

– Послушайте, мы уже забыли, верно? Считайте это водоразделом, вроде этой гребаной двери.

Дым вырвался из его рта большим, благодарным облачком, запоздалый беглец из алчных темных легких.

Возможно, причина в том, что Сьюзан еще не отошла от удачного опыта с Дином Брэдбери, поэтому столь самоуверенно повела себя с Марком в тот вечер, а может, в том, что она сократила дозу вызывающих нерешительность лекарств. Она не просто заставит Лиланда сожалеть, что он ее бросил, она заставит его раскаиваться. Он будет вечно каяться, просыпаться каждый день с раскаянием, поселится на улице Вечного Сожаления.

Вообразите себе потрясение и ужас Сьюзан, когда, несмотря на легендарный статус подающего надежды кокаиниста и бабника «а-ля Дин Брэдбери», Марк не слишком вежливо дал отпор ее не слишком искусному соблазнению.

Значит, это правда. Ее нейтрализовала современная медицина. Они забрали у нее все лучшее. Когда-то, до лечения, она произвела бы впечатление на такого, как Марк Фогель, наверняка. Но они обесцветили ее некогда яркое оперение, остудили яростный поток, владевший ею, и превратили ее в нечто заурядное. Просто еще одно «когда-то» симпатичное личико. Ее скотч обратился в молоко, даже хуже, в соевое молоко. Ее шелк стал хлопком, бриллианты – кристаллами циркона. Вся магия исчезла. Белый кролик сбежал. Теперь, когда она говорила: «Ничто не заставит меня засучить рукава», – она действительно подразумевала ничто.

Бросьте, ну какой может быть вред от одного, самого последнего побега? В самом деле, какой? Особенно если она пообещает держаться подальше от Хани. Она просто не может себе позволить потерять все, терять мужчину за мужчиной. Еще один танец в свете прожекторов, в центре крута, где все возможно. На хрен Марка Фогеля – или не на хрен – она ему еще покажет, и скоро. Она всем им покажет. И себе. Она устроит последнюю большую прогулку, воспользовавшись резвой походкой Лукреции, а затем станет лучшей женщиной, готовой ко всему, кроме того, чтобы проспать остаток достойной скучной жизни.

На следующее утро Сьюзан окончательно перестала принимать лекарства. Лечение затормозило ее, так что она сможет сдерживать себя, пока не начнет расплескиваться. Но один день обернулся двумя, затем тремя, и прежде, чем она это поняла, прошла неделя, вернее, она прожила неделю, промчалась сквозь нее, не оглядываясь назад.

Но затем порядок вещей нарушился. Понедельник наступил после четверга, ночь больше не сменяла день – или Сьюзан просто так казалось. Хорошее время безнадежно перемешалось с плохим, но пока время еще существовало, были места, куда она отправлялась и где с ней что-то приключалось. Вскоре приключаться стала только она одна. События струились единым потоком, как пролитые с крутого холма краски, а она бежала за ними и сквозь них, и все было чудесно. Ей было любопытно – если эти события завершатся, завершится ли она вместе с ними? А если она пообещает хорошо выглядеть, быть послушной и отправиться туда, куда отправляются те, кто хочет вернуть ощущение, что все нормально, все хорошо?

Сьюзан верила, что можно сделать все, даже найти потерянный рассудок, если знаешь, где его искать. А если ты его найдешь, значит, сможешь освободить и даже наставить на путь истинный – разве это невозможно? Если ты хочешь что-то сделать, но ничего не выходит, значит, надо просто подождать, и все непременно получится. Вот как она считала. Считать с меньшим размахом в ее случае было бы неправильно.

Она стала говорить по телефону по восемь часов в день.

– Я сложная клетка, – кричала она в трубку. Телефонный провод обмотался вокруг ее ног и рук. – Я сложная клетка, которой, чтобы питаться, нужны другие сложные клетки. Если я получу свой обед, то смогу справиться с простейшей диетой из менее привлекательных созданий. – Она снова и снова выстраивала слова в ряды, повинуясь собственному ритму, слова, в которых все сказано верно.

– Добеги до конца моей личности, – кричала она брату Тимоти во время одного из этих марафонских звонков. А затем смеялась, смеялась, как беременная счастливой, смеющейся двойней.

– Я не люблю менять тему, но… – начал Тимоти.

– Я тебя опережаю, – категорически заявила Сьюзан. – На самом деле я жду тебя в конце предложения, которое ты только начал, и не хочу прерывать, но это может плохо кончиться. Ты можешь позаимствовать запятую или восклицательный знак. Запиши на счет. Кроме того, ты практически член семьи. Я знаю, что на тебя можно положиться.

В тот вечер, когда Крейг вернулся домой с работы, Сьюзан и Хани поджидали его в кустах возле гаража. Когда он выключил мотор взятого на прокат «мустанга» и открыл дверцу, Сьюзан завопила:

– Давай!

И он получил сильную струю воды из шланга, который с довольным видом держала Хани. Сьюзан стояла позади дочери возле крана, сложившись пополам и задыхаясь от беззвучного смеха, ее глаза стали мокрыми от слез. Крейг с достоинством посмотрел на Хани и Сьюзан и затем спокойно сказал:

– Вы пропустили одно место, вот тут, у меня за ухом.

Хани посмотрела на мать, спрашивая разрешения, а затем старательно нацелила шланг на голову Крейга. Он рассерженно схватил ее, она выронила шланг и попыталась удрать, но Крейг перебросил ее через плечо. Затем он отыскал шланг и наставил его сперва на маленького ребенка, а потом на большого, крича:

– Получите! Нравится? А? Весело, правда? Ой, ребятки, вот теперь мы позабавились, верно?