бургундцы начали сдавать. Видимо есть два вида моральной устойчивости. Первая, это когда надо снять с человека кожу и посыпать его солью, что бы он рассказал все, что знает о деньгах. В смысле — где, или у кого, они могут быть спрятаны. И вторая, никак с первой не пересекающаяся — когда по лесу снуют односельчане и родственники этого человека, с острыми предметами, и почему-то недобро на тебя из кустов смотрят. В общем у многих из персонала в компании имени Карла Смелого по приобретении королевства, стали возникать сомнения в целях кампании, методах, и даже самом Карле. Или просто важные дела вспомнили, типо забытого на печи горшка. Короче, стали «бургундцы», а особенно итальянцы, тихонько отчаливать домой.

Карл провел ряд мероприятий на укрепление корпоративной культуры. Совместные пикники и тимбилдинги дело конечно хорошее — подумал Карл — но ничего не радует людей так, как зарплата. И надо же было ему назначить выдачу жалования именно на этот день. Впрочем, вполне может быть, что Швейцарский Союз нарочно так подгадал с днем битвы. А мероприятие с выдачей нескольких золотых монет каждому из 19000 человек — занятие, требующее времени и сил. Ну серьезно, это около 70 килограмм золота раздать. В общем, если быть объективным, то Карла можно понять — его ошибки были скорее вынужденные. А то понапишут иногда гадость всякую, не разобравшись. Так что, если придется вам войска в бой вести — не повторяйте ошибок Карла. Если сможете.

По результатам — швицы заявили о 20 000 фрагов из 140 000 возможных, Карл записал себе 3000 швейцарских ушей.

Ну вот вам цитата, мы же тут историки, не пальцем деланные:

Подводя итоги сражения, секретарь Муртена Энгельхард Шёни оставил в учетной книге следующую запись:

«На праздник десяти тысяч мучеников, 22 июня года 1476, герцог Бургундии в сопровождении великих вельмож, а также специально [прибывшего] графа де Ромона с большой компанией латников в количестве 140 тысяч, которые осаждали вышеуказанный Муртен около 12 дней, до истечения поименованного дня был изгнан немцами и конфедератами. Герцог Бургундии, их командир, бежал, [потеряв] убитыми и раненными из оных бургундцев около 20 тысяч человек».

Свои потери стороны оценили так, опять же цитата, по Куркину А. В.:

"8–12 июля в Салене Карл Смелый собрал правительства Двух Бургундий, которым зачитал свой доклад, в частности касавшийся потерь при Муртене. По словам герцога, из 1 600 копий, которые были у него перед битвой, уцелела 1 000. Так же избежали гибели 200 жандармов его придворных войск.

Из ордонансовых рот наиболее тяжелые потери понесли итальянские контингенты. Во время переклички 8 июля выяснилось, что из 400 копий (4 роты, входившие в состав II корпуса) братьев Россано и Леньяно в строю отсутствуют ⅔, т. е. из, примерно, 1 200 комбатантов (без учета кутилье) 800 погибли или дезертировали.

Из 248 комбатантов гвардейской роты Оливье де Ла Марша в период с марта по август 1476 г. выбыло 9 жандармов, 7 кутилье, 51 лучник и 1 трубач. Несомненно, что львиная доля потерь роты пришлась на 22 июня.

Особенно тяжелыми оказались потери пехоты — это отметили все участники боя. Таким образом, можно сделать вывод, что внезапное нападение армии Констанцской лиги на неподготовленное к бою бургундское войско стоило последнему до 50% личного состава".

По «швейцарцам»:

«Основные потери пришлись на прорыв „зеленой изгороди“ (бой авангарда бургундцев) — по разным оценкам от 400 до 800 погибших. Панигарола, пользуясь ненадежными свидетельствами пленных конфедератов, повысил это число до 1 500. Учитывая характер сражения и кратковременность сопротивления бургундских войск, потери союзников можно оценить в 800−1 000 комбатантов, т. е. в 3%».

Победители, отдавая дань рыцарским традициям, провели на поле боя три дня. Рене Лотарингский разбил бивак для своего контингента на Буа-Доминго, а сам проживал в деревянном павильоне Карла Смелого. В отличие от Грансона никаких драгоценностей швицы не захватили. Добыча выражалась в грудах оружия, скромном артиллерийском парке и тоннах продовольствия.

Надо сказать, что после Муртена Карл почти не потерял в авторитете и союзниках. Коалиции интересов уже сложились, и были готовы преследовать их до конца. То есть это была почти обычная средневековая битва. Жестокая, отчаянно упорная, крайне кровавая и абсолютно не изменившая политический расклад.

Нанси 5 января 1477

Хенслину Хильтпранду в жизни было дано все — трое мальчиков, три жены красавицы которые умирали родами не успев состарится и оставляя ему приданное, удача в делах, мастерство в плотничьем деле и большой дом в Мюнхене от тетушки, которая при жизни в Хенслине души не чаяла. Хенслин был человеком мудрым, и умел довольствоваться тем что Бог ему давал, тем более что и Бог полагал Хенслина человеком достойным, которому можно дать куда больше чем многим и многим другим. Оттого Хенслин был в жизни веселым, а в общении легким. И только три вещи могли испортить ему его всегдашнее хорошее настроение.

Первая вещь, которая его удивительно раздражала, это холод. Особенно холодный ветер, обжигающий кожу между брэ и толстыми зимними чулками. Мерзкую поземку, леденящую руки и секущую льдинками лицо. И сейчас Хенслин брел по снегу, в метели такой сильной, что знамена ополчений в центре баталии, которые были от него всего в полусотне шагов, то и дело скрывались в мутной пелене. Хенслин мерз и раздражался.

Вторая вещь, которая его расстраивала одним своим существованием, были бургундцы. Особенно английские лучники и итальянские жандармы. И чем ближе были бургундцы, тем паршивее становилось на душе Хенслину. И сейчас он, вместе с остальными, пробирался скользким обледенелым берегом ручья, по колено в снегу, да еще и в метель, прямо к огромной куче бургундцев. И это делало его несчастным.

Третья вещь, которая приводила его в бешенство, заставляя шипеть как масло на сковороде — постоянное нытьё Хосанга. И сейчас Хосанг был рядом, и не затыкался не на миг, жалуясь на ветер, снег, Карла Ужасного, свою пику, Хенслина, пику Хенслина, и весь мир в целом.

Длиннющую пику Хенслин удерживал двумя руками с превеликим трудом — ветер так и норовил вырвать её из рук Хенслина, и уронить в снег. Пару раз это почти произошло. Хенслин скрипел зубами, и только холодный ветер мешал ему ругаться в голос. В том что им дали пики была целиком и полностью вина Хосанга. Хосанг решил, что обычно молчаливый Хенслин, который в отличии от других горожан, терпит его общество, ему друг. И хрен бы с ним, Хенслин и не думал его разубеждать. Но этот идиот, при сборе ополчения мало того что назанимал себе латную броню для рук, кирасу и даже набородник к ней, у всех кого смог, так еще и уговорил вдову Хюбера дать Хенслину кирасу. И теперь, вместо того чтобы, как обычно, идти в своем хауберге и шапели в середине строя, Хенслин торчал как дурак с краю. Как дурак с пикой. Хенслин решил — в следующий раз он спилит у пики как минимум три фута, и пусть его за это выпорют перед строем, если поймают, но оно того стоит — руки от усталости уже горели огнем.

Внезапно, сквозь метель раздался громкий рык боевого горна. Звук был похож на «Быка Ури», но в их баталии следовало слушаться сигналов «Коровы Унтервальдена». Хенслин взглянул на знамена — наклоненные в направлении движения во время марша, сейчас они стояли ровно. Видимо, метель исказила голос знаменитого боевого горна.

— В ежа! В ежа! Я сказал в ежа, ляжки Богоматери, тупые ублюдки! — заорал Флорентиец, что отвечал за их сотню.

Флорентийцу платили из казны города, и в любом другом разе Хенслин и Хосанг не упустили бы случая поставить чужака на место, и проследить за тем, чтобы это место было из не самых приятных. Но сейчас они молча подчинились. Хенслин оглянулся вокруг, и понял что люди вокруг него сплотились, отступив к самым знаменам. Он последовал их примеру, попятился назад, подперев спиной товарищей, и только после этого, привычно, с хеканьем, с силой воткнул нижний конец пики в мерзлый грунт. После чего начал опускать острие в сторону метели, и сереющих сквозь неё кустов. И увидел что Хосанг опустил пику ровно там где его застигла команда, и сейчас стоял шагах в пяти впереди строя. Хосанг напряженно всматривался в метель, и по своему обыкновению, что-то говорил. Хенслин окликнул его, но за шипением ветра и шумом строящейся в «ежа» баталии Хосанг