– Куда? В командировку? – В ее голосе удивление и недоверие.

– По югу области. Мотаться по станциям, эти чертовы магазины проверять. Плохо реализация, говорят, пошла… Вот тебе и уикенд…

В начале десятого пробудился Саня. Жена сняла с него уличную испачканную одежду. Посадила ужинать. Тот, конечно, разбросал вермишель по всей комнате, опрокинул на себя чашку с молоком.

Пришлось подтирать и подметать, пока жена его снова переодевала.

После ужина Саня принялся растрачивать недосожженную во время прогулки энергию. Устроил беготню из прихожей в комнату. Подбежит к двери, ударит ее ладонями, взвизгнет и топочет к тумбочке, где стоит телевизор.

Естественно – позвонил сосед снизу. Трубку взяла жена, минут десять ругалась с ним. Потом стала пересказывать мне.

– Штукатурка у него, видите ли, сыплется! Требует, чтобы линолеум постелили или половички. Я сказала, что нам нравится паркет. Пускай сам какой-нибудь навесной потолок закажет себе, шумонепроницаемый…

– Я же слышал все это, здесь ведь сижу, – перебиваю ее в конце концов.

Жена вздыхает напоследок:

– Вот бог послал соседушку – ни дня без претензий. Ох, менять надо квартиру, одно мучение.

Саня приволок откуда-то кисточку. Четвертый номер, кажется. Уселся посреди комнаты, стал выдергивать из нее волоски. Жена отобрала, он заныл.

– Смотри, – подает мне, – твой инструмент. Куда положить?

– Да хоть куда, или выкинь.

В основном большинство своих холстиков и принадлежностей для покраса я выбросил во время последнего переезда. Здесь ни хранить, ни заниматься художеством негде, да и особой потребности нет… Под кроватью лежит, правда, несколько картинок, палитра и этюдник с красками, но не тянет их доставать. Осталась живопись где-то в прошлом – вспоминать даже не хочется.

Смирившись с командировкой, жена стала меня успокаивать; посоветовала поговорить с шефом насчет отгулов, возмещения потерянных выходных.

– Да какие отгулы в наше время? – морщусь я. – Что хотят, то и делают…

– А как, должны же заплатить за эту командировку. Да? Ведь не просто так…

– Ну, наверное. На это и стоит надеяться.

…Утром будильник зазвенел в половине восьмого. Я плотно позавтракал, сохраняя вид до крайности расстроенного человека. Жена дала мне тридцать рублей. Оговорилась:

– Еще бы… но ведь за квартиру скоро платить.

– Ладно, хватит и этого…

Воспользовавшись моментом, я достал из своего тайника в туалете все, что там находилось, – сто пятьдесят.

– Ну, пока, – целую жену.

– Возвращайся быстрей, дорогой.

– Как получится. В воскресенье вечером, скорей всего.

– Ждем тебя сильно-сильно.

– Угу…

– О-о, вот и Хроныш! – заорал мне навстречу Борис.

Такая у меня кликуха дебильная – Хрон. Дескать, хронический алкаш. Только какой же я хронический, откуда такие деньги… В последнее время даже двух дней подряд пить не получается. Семья, работа, ребенок. И партнеров для пьянства нет – все в своих делах и заботах.

У Бориса и Дэна кликухи, кстати, не слабее моей: Дэн – Синий, ну тоже алкашная: Синяк, Синяя Дыня; а у Бориса – Мускат. Борис когда-то мускатный орех жрал чуть ли не каждый день, сознание свое пытался изменить, чтобы начать писать гениальные полотна; но вместо этого у него появилось жжение в кишках, и Борис перешел обратно на водку и пиво.

Сейчас они сидят за оранжевым пластиковым столиком в кафешке, пьют «Очаково» из бутыля 2,25 литра. Подхожу, плюхаюсь на свободный стул.

Дэн наливает мне пива в стакан, приговаривает рекламным голосом:

– Веселая компания, вливайся!

– Вливаюсь, вливаюсь.

– А я думал, Хрон, что ты в Югославии, – усмехнулся Борис.

– С какой радости?

– Ну, блин, надо ж тебе как-то более-менее достойно свою жизненку прикончить.

Глотнули «Очаковки», закурили. Я по случаю праздника курю сегодня «Союз-Аполлон», а не будничную «Приму». Купил пачку в киоске у дома; пока ехал в метро, выпил «Посадского». Так что – чувствую себя неплохо.

– Что, жена-то истерику не закатила? – ехидно спрашивает Борис, обнажив свои мелкие, черноватые зубки.

– Да нет, все нормально. Мы с Дэном по-мудрому поступили. Он мне позвонил, а я сделал вид, что это с фирмы, в командировку отправляют.

Борис удивлен:

– Какая у тебя командировка может быть?!

– Ну, проверять магазины по области. Наша газировка везде же есть.

Дэн тем временем доразлил «Очаково». Поднял свой стакан:

– За удачную отвязку!

– За умопомрачительные куражи! – добавляет Борис.

Настроение стремительно повышается, я вдруг пугаюсь, что могу наделать каких-нибудь глупостей. Давно не чувствовал себя таким свободным, давно не видел этих ребят, которых считаю единственными друзьями здесь, в Москве; давно никуда не вырывался дальше границ города… Хочется выпить водки.

– Давайте по сто грамм?

Дэн и Борис считают, что для водки рано еще. Они взяли новую бутыль «Очаково», а я – сто пятьдесят «Столичной» и бутерброд с сыром.

Пока пили, Борис стал рассказывать:

– Тут книжку такую купил. Стихи…

– Чего? – Дэн реагирует хохотом. – Стихи?!

– Я люблю хорошие стихи, – гордо отвечает Борис. – Я ведь не быдло, как некоторые, а продвинутый молодой человек.

– Ух ты, бля!

Глотнув водки, приглушаю их перебранку:

– Что за стихи-то?

– Был такой поэт Серебряного века, Одинокий. О нем Ходасевич, Георгий Иванов писали, но презрительно так. Вроде алкаш и графоман. Хотя Иванов приводит один стих Одинокого, с которым его описки и рядом не ночевали.

Дэн морщится:

– Хорош про стихи. Что, мы собрались о стихах перетирать?

– Нет, ты послушай, – не отступает Борис, – даже тебе должно покатить. – И слегка визглявым голосом декламирует:

Я до конца презираю

Истину, совесть и честь,

Только всего и желаю:

Бражничать блудно да есть.

Только бы льнули девчонки,

К черту пославшие стыд,

Только б водились деньжонки

Да не слабел аппетит!

– Аж наизусть заучил, – подмигивает мне Дэн.

Борис заводится стремительно и неудержимо, захлебывается от эмоций:

– А что, скажешь, дерьмо?! Самые современные сейчас стихи, почти гимн. И вот появилась наконец-то целая книга. Там такие вещи попадаются!..