– Ты уверена? – спрашиваю я.

Она никогда не признается, что ужасно хочет ребенка, что страшно жалеет, что это у Люси новорожденный, а не у нее. Но я-то знаю правду. Бедная девочка так отчаянно нуждается в ребенке, что это практически у нее на лице написано. Из-за поликистоза яичников ей трудно зачать, но может же она что-то предпринять. Она, скорее всего, уже что-то делает. Но она мне не говорит, а я не спрашиваю, поэтому мы просто сидим вместе какое-то время и молчим.

– Останешься на ужин? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – Мне нужно домой к Патрику.

– Патрик тоже мог бы к нам присоединиться, – говорю я как хорошая мать.

На заре своего брака Нетти и Патрик часто приходили к нам обедать или ужинать. После ужина они удалялись в «берлогу», и Патрик смешивал напитки и курил сигары с Томом. Патрику у нас всегда так нравилось, что какое-то время я боялась, что у нас с Томом больше не будет вечеров вдвоем. Но через год или два он вообще перестал приезжать – за исключением Рождества и семейных праздников.

– Нет, – говорит она. – Я пойду домой.

– Знаешь, если тебя что-то беспокоит, ты можешь поговорить об этом, – говорю я. – Я не лучший собеседник… но я умею слушать.

Нетти смотрит на меня, и мне кажется, что она вот-вот заплачет. Нетти – не плакса, она не плакала с самого детства. Но через несколько секунд Нетти берет себя в руки и садится прямее.

– Спасибо, мама, – говорит она. – Но все в порядке.

ЛЮСИ

ПРОШЛОЕ…

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает Олли.

Я мрачно киваю.

– Не тошнит в машине?

– Нет.

В машине меня укачивает, но меня беспокоит не это. Мы едем в загородный дом Гудвинов на пляже. Я понимаю, конечно, что должна радоваться, а не дуться. Бывают проблемы и похуже. Олли конечно рад-радехонек. Он любит Сорренто. Он весь год строит романтические планы, с восторгом разглагольствует, как здорово, что вся семья целую неделю проведет под одной крышей. Он совершенно не замечает никаких подводных течений, никакого напряжения. Если я ему что-то говорю, он всегда делает озадаченную мину. («Стресс? У мамы? Нет! Она просто такая! Она обожает стресс».)

Возможно, это Олли обожает стресс. Он насвистывал все утро, и все его тело словно бы становилось все более упругим и расслабленным, пока мы медленно ползли вдоль берега в потоке машин, временами ловя сквозь кустарник проблески сапфировой синевы.

Всякий раз, когда я говорю кому-нибудь, что у моих родственников есть дом на пляже в Сорренто, они одобрительно восклицают или стонут: «Сорренто! О-ла-ла!» И я могу понять почему. Пляжный дом Тома и Дианы, возможно, один из самых впечатляющих особняков на полуострове Морнингтон. Построенный из песчаника в начале двадцатого века, он опирается на скалу, вокруг ухоженные сады, дорожка из побеленных бревен спускается к пляжу. К услугам гостей – бассейн, теннисный корт и трехъярусное известняковое патио с панорамным видом на море.

Я его ненавижу.

– Как, скажи на милость, можно такое ненавидеть? – недавно вскинулась Клэр. – Я убить готова за дом на пляже, который могла бы посещать, когда захочу. В смысле, я буквально готова убить.

А я готова была убить, лишь бы не иметь такого места. Во-первых, дом Гудвинов совсем не подходит для детей. Произведения искусства, керамика и скульптуры украшают все до единой поверхности и стены. Стоит мне спустить Арчи с рук, как Диана охает. Мне это так чуждо. Моей маме вообще не было дела до картин или скульптур. Если бы ей выпало стать бабушкой, все картины на ее стенах были бы написаны ее внуками, и она бы только охнула, когда я сказала бы детям, что пора спать. («Да не валяйте дурака, детки! Вы сегодня полуночничаете с бабулей!»)

Пока я росла, мы проводили лето в Портарлингтоне, в тихом курортном городке на менее гламурной стороне залива. На главной улице напротив пляжа были лавочка, где продавали рыбу с картошкой, паб и магазин, торговавший шезлонгами и палатками. Весь январь лысые старики сидели в шезлонгах на песке, выставив напоказ свои огромные животы, а женщины средних лет в солнечных шляпах стояли на мелководье в бирюзовых купальниках с оборками и предлагали детям куски арбуза из пластиковых контейнеров. Пока я не попала в особняк Тома и Дианы, всегда думала, что «пляжный домик» – это такое место, где песок на полу, пляжные полотенца на перилах веранды и куча детских пластмассовых шлепанцев сразу за порогом. Но Сорренто – совсем другое дело.

– На ужин придут Гринены, – сказала Диана Олли по телефону утром. – Ты ведь помнишь Амелию и Джеффри, правда?

Уж я-то помнила Амелию и Джеффри. Амелия вполне мила, но Джеффри, коллега Тома, – просто ужасен, прямо-таки ходячее сборище «истов»: сексист, расист да еще и сноб в придачу. Когда мы только познакомились (буквально через несколько минут после знакомства), он спросил, какой колледж я окончила, а когда я ответила, что Бэйсайдский, он внимательно на меня посмотрел и сказал с некоторым благоговением: «Ух ты! А по виду и не скажешь».

Когда мы подъезжаем, Нетти и Патрик все еще выгружают из машины сумки. Патрик похож на вьючную лошадь, неуклюже ковыляющую под дюжиной небольших мешков, а Нетти несет только свою сумочку. Она выглядит малость зеленой.

– Добро пожаловать! – восклицает стоя на пороге огромных дверей (практически портика) Том, приветственно раскинув руки. – Диана, они все здесь! – Он сияет. Вся семья собралась в пляжном домике – вот что для него счастье. – Где мой внук? – обращается он ко мне.

Я опускаю Арчи на землю, и малыш ковыляет к Тому.

– Ну здравствуй, мой мальчик. Как же ты вырос!

Поцеловав Тома, я прохожу мимо него в дом. Сумочку я кладу на дубовый обеденный стол, рассчитанный на шестнадцать гостей («Почему шестнадцать?» – спросила я на первой экскурсии Тома, когда он указал на эту деталь, но вопрос как будто сбил его с толку, и он перешел к следующей достопримечательности. Я заподозрила, что он и сам точно не знает.) Хотя дом не совсем в моем вкусе, нельзя отрицать, что он поражает. Высоченные сводчатые потолки, огромные открытые пространства, окна от пола до потолка с видом на море и скалы. Переступая порог, чувствуешь себя так, словно ступаешь на страницы журнала по дизайну интерьера (если верить Тому, несколько журналов умоляли разрешить опубликовать фотографии интерьеров и самого дома, но Диана отказалась, заявив, что это вульгарно). Тут мой взгляд привлекает Диана, хлопочущая в сверкающей белизной и мрамором кухне.

– Диана, – говорю я.

Она улыбается.

– Привет, Люси.

– Привет, мам, – говорит Олли, входя в дом следом за мной.

Он опускает на пол сумки и подходит поцеловать ее в щеку. Кроме Тома, Олли – один из немногих, кто всегда рад видеть Диану. Взаимно ли это, трудно сказать. Она всегда кажется застенчивой, почти смущенной вниманием.