Рота сборная — некоторые из тех, кто хрипит и сопит позади меня, уволились в запас аж восемь лет назад. Поэтому кто-то уже пыхтит как паровоз… но все равно ползет к цели.

Легкие свистят, как кузнечные мехи, тело как чужое, руки уже не соображают, что делают. Пру вперед только на втором, нет, шестом дыхании. Уже просыпается внутри уснувшая, казалось — навсегда, но разбуженная, оттого и взбешенная, злость армейского разведчика. Вперед, только вперед…

Кто летает выше крыши?

То спецназ летучей мыши!

Кто-то орет, подбадривая себя и окружающих, речевку, и хотя бы чуть, но прибавляется сил.

До КПП мы полубежим, полуползем, полупрыгаем. «ЭрДэ» буквально притягивают к земле, каждый прыжок все ниже и ниже, встать каждый раз все труднее и труднее, руки, локти, колени, все, что выпирает — все в синяках и ссадинах. Но строй не сломался, не растянулся от начала и до конца — все ушли, все и пришли.

— Ну, давай! Давай, Дима! — сержант Цыденов склонился над замыкающим наш строй парнем и словами, причем цензурными, помогает ему добраться до финиша. Ползущий по-пластунски парень едва-едва перебирает руками и ногами, но в конце концов тоже добирается до ворот КПП.

Закрытых ворот. Дежурный ухмыляется через стекло будки.

— Че встали! Через десять минут построение на завтрак! Голодными, что ли, хотите остаться!

— Ну?! — сержант улыбается.

Ворота на КПП опутаны колючкой сверху, а снизу пролезет разве что Патрон — старая дворняга, что уже пожилым псом провожал меня на дембель. Наверно, он единственный, кто искренне рад, что мы вернулись в часть. Он задорно, для своих лет, тявкает и подает нам пример — пролезает под воротами. Вот старый засранец!

— Лесенка! — Голова колонны, в том числе и я, кидаемся к воротам и падаем на колени. На наши спины встают другие, и уже по их спинам рота перепрыгивает через ворота. С другой стороны тоже «живая лесенка» — чтобы помочь взобраться нам.

Сержант проходит через вертушку, и остаток пути мы пробегаем в спринтерском темпе.

В таком же темпе пройдет весь наш день. Этот и другие дни.

Рота, ввалившись стадом грязных антилоп в расположение, уже через десять минут стоит, построившись, — чистая и свежая. Разве что мокрая, но все равно — чистая.

— Уложились, — сержант разочарованно смотрит на часы, и мы спускаемся вниз, чтобы отправиться в столовую на завтрак. — Хе, всем разрешаю перекурить.

«Чую подъ…ку». Так подумали все. Так что «сержик» на улице снова разочарованно крякнул.

— Ладно, — протянул он. — С песней, шагом марш!

Это не крик! Это не вой!

Это разведка идет строевой!

Наш крик услышат!

Услышав — поймут!

Что всем террористам наступит капут!

Затем еще пару речевок, и, как запевала, я хотел было затянуть нецензурный вариант «У солдата выходной», но тут стали попадаться офицеры и пришлось отвлекаться на всякие там «Рота! Равнение налево, направо, на х…й!» И так далее.

Завтрак.

Космический.

И снова на улицу. Солнышко уже высоко. Хм… Точно, что-то тут не то. Чует моя… «Смирно! Равнение налево!» Развелось офицеров… По виду — их тоже мобилизовали с гражданки. Это ж когда они успели повоевать-то… в Афгане? Или в Первую Чеченскую?

В казарму мы не заходили — проторчали минут пять у курилки, по-нормальному перекурили и привели обувь в порядок.

Построение. Плац забит народом — несмотря на то что все одеты одинаково, опытный глаз мигом вычисляет «ху из ху». Выгоревший камуфляж и загоревшие рожи — нынешние срочники и контрактники. Молодые как всегда — с юбочками, прямыми козырьками.

Рядом уже, и их намного больше, солдаты и сержанты, призванные из запаса — форма уже подшита и местами потерта, несмотря на то что еще сохранила запах армейского склада.

Офицеры, что есть, стоят вместе с кадровыми. Наши — пока отдельной группой. Некоторые еще с сумками — только что прибыли.

Подъем флага, торжественный марш под звуки гимна и обращение командира части к личному составу. Полковник строг и суров, но оригинален.

От него мы и узнаем подробности происходящего в стране.

Так. Мы в 41-м. На нас напали немцы. Нас отправляют стабилизировать обстановку на Западном фронте.

Хм… Хоть стой, хоть падай, но, похоже, это все не сон и я вчера не въехал в фонарный столб. Значит, времени у нас мало. Надеюсь, личное оружие и радиостанцию мне дадут пристрелять, настроить и привести в порядок.

Ну а так, конечно, нормально…

Вспомнить работу на радиостанции дело недолгое. А вот заново привыкнуть к ней как к части своего тела — это труднее.

Хорошо, хоть снарягу выдали новую, но легче от этого не стало — рация, автомат, батареи, еще одна рация — связь внутри группы и прочие вещи. Кроме своих, я отвечал за рации остальных ребят в группе — чтобы они все были исправны, настроены и заряжены. С запасными батареями пришлось побегать и повозиться, зарядку — вообще делать на коленке. И слушать вопли старшины с нижнего этажа: «Какая сука спионерила блок пожарной сигнализации?!!» А что, выход на питание датчиков — как раз двенадцать вольт! Не я же виноват, что зарядка у нас всего одна, а зарядить нужно много и сразу.

Своего групника — командира группы — мы еще не знали. По идее, им должен был быть наш групник по срочке. Но «ВС» могло и поменяться, поэтому голову я особо этим и не забивал, разобрал свой АК-74С и счищал ветошью старую смазку, перед тем как наносить новую. Несмотря на все прилагаемые мною усилия, пальцы, словно с неохотой, вспоминали, чему их учили в течение двух лет.

Этот оружейный стол и соседний оккупировал наш разведвзвод. Кому-то все же не хватило места, и он разбирал, чистил и собирал свое оружие на табурете, сидя на корточках или на кровати.

Моим соседом оказался служивший со мной, но на полгода позже пришедший Женя У., или Ухо, или Кот в сапогах. За два года после дембеля он успел подняться — создал дело, фирму, хотел жениться. Повзрослел, короче. Трудно видеть сейчас в этом парне того ошалелого бойца, что испуганно «летал» по «располаге», а затем на первом же учебном занятии чуть было не утонул. Гм… собственно, он не утонул, просто вышел на берег — как один из тридцати трех витязей дядьки Черномора — плохо надул спасжилет, и снаряга утащила его на дно. Хорошо, что у самого берега, встав ровно на грунт, он вышел пешком. Тогда мы все перепугались не на шутку — выяснилось, что он соврал в военкомате, что умел плавать — корочки разрядника оказались липовыми.

Когда взбешенный обманом командир отряда загнал его в свою канцелярию и, сломав его тушкой шкаф, стенку и два стула — к счастью, деревянных, потребовал объяснить причину обмана, он честно ответил, что с детства хотел служить в спецназе.

Видимо, ответ был искренним.