нелепой отговорке, с помощью которой я выкрутилась. Выбрав в качестве подношения желе из умэ, она поднялась со словами:

– Схожу за госпожой Катори.

– Спасибо. – Пока она выходила из нашего отдела, я махала ей рукой, а как только она скрылась из виду, обессиленно рухнула на стол. Но в следующий момент я вспомнила, что если хочу оставить все редактирование госпоже Эригути, надо заменить последние материалы вариантом без рекламы «Центра фламенко». Я метнулась к компьютеру и заменила текущие данные другими, двухдневной давности.

Сеанс звукозаписи с госпожой Катори прошел как по маслу, после его окончания госпожа Эригути принялась редактировать записанное.

– Хм, вот странно! – услышала я ее реплику. – Здесь сказано, что в последний раз этот файл редактировали сегодня.

Ее не проведешь, подумала я, но сумела довольно ловко отвести подозрения:

– А, так это я сегодня утром открывала его, убрать небольшой фоновый шум.

По пути домой, в состоянии полного изнеможения, я все же объехала круг на «Альбатросе». Сидела, скорчившись, судорожно держась за живот, и выпрямилась только когда вдалеке показался «Центр фламенко», но шторы были по-прежнему черными и свет внутри не горел. Я вернулась домой совершенно несчастная и легла спать без ужина.

На следующий день «Центр фламенко» так занимал мои мысли, что в обеденное время я покинула офис и дошла туда пешком. Жалюзи были все еще опущены, но объявление о том, что центр закрывается, исчезло. Отойдя подальше, я увидела, что на двух верхних этажах вновь повесили прежние желтые шторы. Пока я смотрела на них, я заметила, что кто-то ходит у окон на самом верху, присмотрелась и обнаружила, что стала свидетельницей момента замены штор. Внезапно мне показалось, что человек, меняющий шторы, взглянул в мою сторону, и я быстро направилась прочь от здания.

В четверг на той же неделе, принимая от меня дневной отчет, господин Кадзетани сказал:

– Завтра первым делом проводим собрание.

Мне показалось, что вся кровь отхлынула от моего лица. Что это значит? Неужели госпожа Эригути узнала правду обо всем, что произошло, и довела до сведения начальства, не сказав мне ни слова? Но я же работаю в этой компании совсем недавно, – мысленно запротестовала я. – Ради меня незачем устраивать собрание. Все, чего я заслуживаю, – чтобы меня отозвали в конец коридора, покричали на меня минут пятнадцать, а затем объявили, чтобы не трудилась на следующий день приходить на работу.

Таковы были мысли, которые непрерывно варились у меня в голове с тех пор, как вечером я ушла с работы, и до того, как вернулась следующим утром. Оказалось, все мои опасения были напрасными. Собрание созвали не для того, чтобы подвергнуть критике мой проступок, а скорее чтобы обсудить новое объявление, которое предстояло добавить в аудиофайл для «Альбатроса».

На собрании присутствовали мы с госпожой Эригути, господин Кадзетани, начальник рекламного отдела, начальник отдела продаж и шестеро его молодых подчиненных. По прошествии первых десяти минут босс продажников встал и вышел. С тех пор как я пришла в компанию, мои мысли были всецело заняты рекламой для «Альбатроса», так что я не задумывалась о прочей деятельности компании, а она, конечно, обслуживала также регулярные автобусные маршруты. Как выяснилось, наша с госпожой Эригути должность официально именуется «ответственный за подготовку рекламы для „Альбатроса“». Парень из отдела продаж по фамилии Сёда назвал нас командой «Альба-дыроса» и сразу же состроил гримасу «ой, как же это я так сплоховал!», но мы с госпожой Эригути, вместе составляющие вышеупомянутую команду, сохранили невозмутимый вид. Случившееся было удачной возможностью дать этому выскочке понять, что выказывать пренебрежение к чужой работе бывает так же унизительно, как быть мишенью этого пренебрежения.

По словам начальника рекламного отдела, отделу продаж стало известно о нескольких случаях приставания неизвестного к детям, произошедших по маршруту следования «Альбатроса», по этой причине было предложено дать в автобусе предупреждение. Сверяясь с бумагами, прихваченными с собой на собрание, госпожа Эригути четко и внятно объяснила слушателям, на каких остановках еще осталось свободное место для подобного предупреждения. Верьте ей, мысленно поддакивала я. Вот я, к примеру, ни за что бы не смогла с точностью сказать, не имея перед собой данных по записям, на каких остановках все забито рекламой, а на каких еще есть место. В общих чертах мне было известно, что в жилых районах, к примеру, в окрестностях начальной школы Умэноки, свободных рекламных интервалов полно, а в коммерческих, например, вблизи крытых торговых рядов или станции, их меньше, но далее моя осведомленность в этом вопросе не простиралась.

– И кроме того, мы не ожидаем подачи новых заявок на рекламу в этих районах, – заключила госпожа Эригути голосом, полным странной убежденности. Это сразу зацепило меня, и я заметила, что господин Кадзетани метнул в нее взгляд, каким мог бы удостоить неземное существо, однако ни начальник отдела рекламы, ни отдел продаж не уделили ее словам никакого внимания. Вместо этого они обратились к госпоже Эригути с просьбой написать объявление, которое «способствовало бы ощутимому улучшению имиджа „Альбатроса“, не говоря уже об автобусной компании в целом». Вам легко говорить, думала я. Как будто репутацию можно ощутимо улучшить с помощью одного-единственного объявления! Но госпожа Эригути кивнула и серьезно отозвалась: «Понятно».

Все присутствующие на собрании казались искренними в своем стремлении что-либо предпринять по этому поводу, однако даже после возвращения к себе нас с госпожой Эригути не покидало беспокойство в связи с событиями, о которых мы только что узнали.

– А я всегда считала окрестности тихим уголком, где нет преступности, – призналась я.

Госпожа Эригути кивнула.

– Я переехала сюда четыре года назад, сразу после университета, – сказала она, – и за все время, пока я здесь живу, у меня ни разу не появлялось причины для опасений.

Так разговориться ей случалось редко, поэтому я бросила все свои дела, чтобы послушать. Как правило, госпожа Эригути не распространялась о себе и своей жизни за пределами работы. Ее вклад в разговоры с госпожой Катори и со мной в обеденное время ограничивался в основном ответами на наши слова, и поскольку я ни разу никуда не ходила с ней – ни поесть, ни еще за чем-нибудь, – нынешний случай показался мне драгоценной возможностью узнать ее поближе.

После окончания университета, рассказала мне госпожа Эригути, она жила вместе с родителями в доме, который они построили в жилом районе одного из пригородов. Район был поновее и позажиточнее того, где курсировал «Альбатрос», однако там произошло несколько инцидентов, которые вызвали у госпожи Эригути беспокойство. На