Я действительно считаю, что мы являемся свидетелями такого же исторического часа в истории, как 1917 год, и что нам еще предстоит полностью пробудиться от болезненной воинственности холодной войны, а также воспользоваться теми прекрасными возможностями, которые ждут нас – хотя долго ли так будет? [Le Carre 1989].

Среди тех, кто оценил эту речь, был сенатор Пол Саймон, который внес ее в отчет Конгресса как «реалистичную оценку того, какое место мы занимаем по отношению к Советам» [Simon 1989].

Призыв доверять (и даже помогать) врагу не только встречается в «Русском отделе», но и является отголоском аналогичных призывов российского лауреата Нобелевской премии мира, с которым недавно встречался Ле Карре. В 1987 году, когда уже были закончены три четверти романа, Ле Карре посетил Московскую книжную ярмарку и, отправившись в Ленинград, встретился с А. Д. Сахаровым (подобно Барли, встретившему там Гёте / Данте), который в 1950-х годах вооружил Советы водородной бомбой. В 1960-х годах растущая приверженность Сахарова идее прав человека заставила ученого выступить против вооружения баллистическими ракетами, призвав правительство довериться американцам и остановить разработку ракет. Очевидное восхищение Сахаровым, которому Ле Карре приписывает «печать истинного величия» за то, что он пошел «гораздо более смелым путем [чем такие англичане, как Ким Филби и Энтони Блант] публичного протеста в закрытом обществе», вероятно, возникло еще до их встречи и могло оказать влияние на некоторые черты физика-диссидента в романе[124]. Но есть и одно существенное отличие, к тому же проливающее свет на один из немногих примеров покровительственного тона в представлении русских в романе Ле Карре. Помимо того, что он был блестящим физиком и смелым диссидентом, Сахаров к тому же являлся воплощением первоклассных научных возможностей своей страны[125]. Напротив, если «Русский отдел» и показывает, что инициатива и героизм возможны в СССР, то он также основывается на тревожной предпосылке научного бессилия страны. Вымышленные российские ученые, не сумевшие противостоять западным технологиям, несущим в себе угрозу ядерной войны, претерпевают странное принижение своих возможностей в духе «Волшебника страны Оз». Эта предпосылка выглядит особенно необычной, учитывая то, что Ле Карре лично встречался с Сахаровым, учитывая его уважение к русским и общее безразличие его романа к технологиям (в отличие, например, от Клэнси, отдавшего дань как русским, так и американским мощным машинам в «Охоте за “Красным Октябрем”»)[126]. И спустя примерно десятилетие, после разоблачения в деле о российских атомных подлодках и фактических призывов к войне (см. главу вторую, о «Багровом приливе»)[127], этот момент у Ле Карре выглядит еще более несообразным. Если Советский Союз достаточно хорош, чтобы изобрести такую передовую подводную лодку, как в «Красном Октябре», то сдача ее капитаном стране, которая, по-видимому, никогда не станет использовать ее для начала ядерной войны, демонстрирует этическое превосходство американцев; если же «красные» недостаточно хороши, чтобы выполнить свои ядерные угрозы, это косвенно свидетельствует о технологическом превосходстве Запада. В любом случае очевидно, что россияне не могут выиграть соревнование на экране.

«Дело фирмы» (1991 год, режиссер Николас Мейер)

Подобно двум картинам, опиравшимся на популярность Коннери, в малоизвестном фильме «Дело фирмы» (1991) также отразилась настороженность Америки по поводу вроде бы набиравших ход российских реформ, но при этом, в отличие от этих выдающихся фильмов, он уловил больше характерного для этого периода оптимизма по поводу возможности искреннего сближения отдельных людей из двух стран. Поставленный Николасом Мейером по его собственному сценарию[128], фильм «Дело фирмы» разочаровал своих немногочисленных критиков, которые расценили его как слабый компромисс между политическим триллером и второсортным бадди-фильмом. По мнению некоторых рецензентов, сама предпринятая в этом фильме попытка детально рассмотреть международную деятельность на раннем этапе гласности как будто сработала в обратном направлении. Например, Крис Хикс отметил (правда, не вполне справедливо), что юмор в фильме возникает «главным образом за счет упоминания политических имен» [Hicks 1991], тогда как Фрэнк Мэлоуни возразил, что «события в реальном мире, таком, каков он есть [?], настолько опередили сценарий, что превратили его из пугающей констатации актуального положения в историческую диковинку» [Maloney 1991]. В ретроспективном обзоре DVD за 2001 год Холли И. Ордуэй неоднозначно прокомментировала:

[Фильм] приправлен упоминаниями о падении Берлинской стены, Горбачеве и советской политике растущей открытости, а также о различных политических событиях в США, таких как истории с иранскими контрас и Оливером Нортом. <…> С одной стороны, это выгодно отличает его от политического мира франшизы о Бонде, но с другой стороны, эти дополнительные штрихи не работают для тех зрителей, которые не помнят (или никогда не знали) достаточно хорошо мировую или американскую политику 1990-х годов [Ordway 2002].

Возможно, именно ожидание упрощенной вселенной «бондианы» заставило Махони в 1991 году пожаловаться на то, что история в этом фильме «сложна, а сложности требуют слишком много времени, чтобы их объяснить». Наиболее позитивный комментарий по поводу политического антуража дала Марджори Баумгартен из «Austin Chronicle», охарактеризовавшая этот фильм как «абсолютно стандартный образец бадди-жанра, хотя то, что он развивается через взаимоотношения двух старых вояк времен холодной войны, – поворот вполне симпатичный» [Baumgarten 1991]. Самым большим новшеством, учитывая стандартные голливудские стратегии репрезентаций, было здесь то, что Мейер не только изобразил американскую и российскую стороны на равных, но и, в отличие от более поздних фильмов, решился поставить под сомнение идею безупречности Соединенных Штатов как морально превосходящей страны[129]. Даже в большей степени, чем «Русский отдел», «Дело фирмы» показало сомнительные аспекты идентичности Америки как сверхдержавы.

Вышедший на пенсию сотрудник ЦРУ Сэм Бойд (Джин Хэкмен) вызван для выполнения специального задания в Берлине: обмена шпиона КГБ Петра Ивановича Грушенко (Михаил Барышников) и двух миллионов долларов на Эрнста Собеля (Боба Шермана), американца, заключенного в тюрьму за шпионаж в 1969 году. Мгновенно возникшие сомнения Грушенко по поводу договоренности с полковником КГБ Григорием Голицыным (Олег Рудник) подтверждаются, когда Бойд замечает что-то подозрительное в советском заключенном. Прервав обмен, Бойд обнаруживает, что он и его спутник превратились в мишени для своих. ЦРУ и КГБ преследуют их в Париже, где Грушенко обращается за помощью к своей «девушке», Наташе Гримо (Жеральдин Данон), которую сначала принимают за его любовницу, но впоследствии она оказывается его дочерью. Когда представители обеих спецслужб захватывают Наташу в заложницы, чтобы вынудить Бойда передать им Грушенко и деньги, Бойд организует еще один обмен – на Эйфелевой башне, – чтобы спасти своих новых союзников.

В сценарии Мейера связь между Бойдом и Грушенко устанавливается