полюбила. Но не могла не признать, что синеглазка была ярче, убедительнее, эмоциональнее. За каждым её безжалостным словом про офтов Анна видела живого человека, своего друга, и каждое это слово было для неё, как острый нож.

Это было невозможно, но Ив видел это своими глазами: синее озеро под ослепительным голубым небом было знакомо и до боли в сердце любимо. Он лежал на берегу, у кромки воды, и крупный, желтовато-белый и прозрачный песок прилип к щеке и ладоням, когда он приподнялся, упершись в землю руками. Это был саисский пляж, с детства знакомый ему каждым своим изгибом, каждым камешком. Рыже — зелёные пальмы вздымали из песка свои мощные оплывшие корни, меж которыми он с сестрой и друзьями играл в детстве, прячась за бахромой жёстких, как медь, вычурно изрезанных листьев, а на отмелях нежно и ярко алели водяные цветы, облюбованные мелкими белыми и голубыми мотыльками. Солнце грело и ласкало кожу, запахи мокрого песка, воды и цветов не позволяли усомниться в реальности происходящего. Стая чёрно — синих ихтиорнисов промчалась низко над водой, своими резкими криками подтверждая Саис, радость, воду, отдых. Конечно, — думал Ив, — это не может быть не правдой! Долгое время он, раненый, находился в бреду, и всё это время ему мерещились всякие ужасы. За это время Л: вара уничтожили, Мерак спасли, его, видимо, тоже… Он был так счастлив, что немедленно простил своих неведомых врагов, и, легко поднявшись, пошёл к воде.

Он всегда умел и любил плавать, но никогда плавание не доставляло ему такого наслаждения, как теперь! Движение не стоило ему никаких усилий, тело стало послушным, лёгким, практически невесомым. Всё было прекраснее, чем в мечтах или снах, чувства обострились и дарили невероятное блаженство. Вынырнув недалеко от берега, он откинул от лица мокрые волосы, и вдруг почувствовал, что рядом — она. От этого ощущения стало горячо, волна радости захлестнула его и погнала на берег. Не успел он очутиться на пляже, как увидел её: она выходила из воды ему навстречу; мокрые волосы тёмными полосами изгибались по груди, плечам и спине, с них ручейками стекала вода, поблескивая на влажной коже. Ловя солнечные искры, на плечах и груди сверкали капли; в зелёных, с дымком, глазах плясали чёртики, дразня его. Не говоря ни слова, она подошла к нему вплотную и остановилась. Ив знал и любил её безумно давно, и знал это в тот миг совершенно точно. Они когда-то были светом одной звезды, рассеявшимся по Вселенной в момент новы. Он по-прежнему не видел её лица, но видел чёртиков в глазах, видел, как приоткрылись в ожидании красные мягкие губы, к которым прильнул, испытывая невозможную наяву страсть. Пределов ей не было; Ив не чувствовал ни усталости, ни пресыщения, с него слетели все запреты. Они делали все безумные и возбуждающие вещи, снова и снова, не в состоянии ни утомить, ни утолить друг друга до конца. В перерывах между ласками Ив вплетал в её блестящие платиновые волосы водяные цветы и водоросли, писал на её щеках признания в любви, заглядывал ей в глаза, в которых ему было и сладко, и страшно, и больно, и хорошо, целовал её губы, щёки, виски… Песок застревал в волосах, легко осыпался с высохшей кожи от прикосновений, поблескивал на солнце. У Ива было всё, о чём он мог мечтать: родной Саис и женщина, которую он любил больше жизни.

Всё начало меняться постепенно, он даже не заметил, когда и как. Сначала поднялся ветер, стало прохладно. Он пошёл за одеждой для неё и для себя, и вдруг наткнулся на мёртвую птицу: убитый ихтиорнис валялся на песке, странно выгнувшись, покрытый какой-то липкой плёнкой. Ива затошнило, он поспешно отвернулся, и вдруг понял, что остался один. Мало того: он понял, что это не было реальностью. Он под действием наркотика, и всё это было наркотическим бредом. Но стряхнуть этот бред и очнуться он не мог. Отшатнувшись от мёртвой птицы, он побрёл прочь, оступаясь на крупных острых камнях. Туман сгущался; воздух стал колючим, едким, драл горло. И вдруг он ощутил ещё одно присутствие, так же остро, как недавно почувствовал её. А спустя секунду уже видел своего врага: в своём прежнем, человеческом облике тот стоял перед ним на камнях, тоже босой, в тёмно-бордовом костюме своего Дома. Платиновые волосы с лёгким голубым блеском свободно лежали на плечах.

— Нападающий Волк! — Усмехнулся он почти нежно. — Бедный мой романтический дурачок, ты совсем не изменился! Считаешь себя мстителем?

— Да. — Ответил Ив. — Моя вера провела меня сквозь всё, даже смерть. Я сохранил главное в себе: любовь к Мераку и ненависть к тебе.

— И как же ты намерен отомстить, а? — Засмеялся Л: вар. — Ты же попробовал уже, и что у тебя вышло?

— Но ведь и ты не смог уничтожить меня! — Дерзко ответил Ив. — Ты даже сломать меня не смог, я остался прежним.

Кожа Лавайра вдруг неуловимо, но очень быстро начала краснеть и сморщиваться, череп облысел и вытянулся, губы исчезли, обнажились жёлтые крупные зубы, конечности вытянулись, спина согнулась и обросла гребнем из шипов, которые вынуждали его смотреть исподлобья, почти прижав подбородок к груди. Но глаза остались прежними, зелёными, дымчатыми… страх охватил Ива, он отступил на шаг.

— А это было бы слишком милосердно и просто! — Почти не изменившимся голосом произнёс монстр. — Это было бы слишком легко, а ты заслужил большего! Я ещё проведу тебя через несколько кошмаров, Ивайр из проклятого Дома Кайлов!

— Мой Дом оказался не по зубам тебе, чудище? — Спросил Ив. — Поэтому ты ненавидишь меня так сильно?.. Я, может быть, удивлю тебя: но зря ты считаешь, будто мог провести меня хотя бы через один кошмар, если бы не воля более могучих сил. Это они захотели, чтобы я выжил, и смог отомстить. Помнишь старую легенду о праведной мести? Мы с тобой — воплощение этой легенды, Л: вар.

Взмахнув когтистой лапой, монстр ударил Ива наотмашь так, что тот отлетел назад, больно ударившись спиной о камни. Монстр снова шёл на него.

— Ты никогда меня не осилишь! — Злобно говорил он. — Ты — болван, кукла без мозгов, и всё, что у тебя есть теперь — это набор штампов давно сгинувшего мира, который всеми забыт и никому не нужен! Ты клоун, возомнивший себя героем, жалкий и смешной!

— Почему же ты так ненавидишь меня? — С трудом поднявшись, спросил Ив. — Клоунов не ненавидят, над ними смеются! А ты боишься меня, ты знаешь, что я прав,