Елисава слушала их беседу вполуха: против воли все ее внимание устремлялось к Харальду. В шуме пира она разбирала каждое слово, произнесенное его низким звучным голосом, как будто никого другого тут и не было, и каждое из этих слов проникало в самое ее сердце. Хотя ничего особо любопытного он не говорил: в основном рассказывал о своем плавании сюда на торговом корабле.

— И как много прекрасных церквей я вижу в городе! — продолжал герцог Фридрих. — Столь большое количество поистине удивительно, если вспомнить о том, что в Киеве ныне живет лишь второе поколение христиан. Такие прекрасные успехи истинной веры, хотя многие из ныне живущих узнали Бога уже взрослыми людьми! Ведь только твой отец, король Вальдамар, подобно святым апостолам, принес христианство этой земле, верно, король Ярославус?

— Да, Русь узнала истинного Бога только при моем отце, — подтвердил князь Ярослав, хотя это признание не доставило ему удовольствия. По сравнению с германцами, крестившимися на несколько веков раньше, Русь выглядела почти языческой страной. — Но мой отец, князь Владимир, был не первым в нашем роду, кого озарил свет христианской веры. Князь Рюрик, правивший в северных русских землях полтора века назад, еще в юности принял святое крещение во Франкии, и крестным отцом его и его старшего брата был сам король франков, Людовик, сын Карла Великого, прозванный Благочестивым. И бабка моего отца, княгиня Ольга, и его мать, княгиня Малфрида, были христианками. Я слышал, что и оба брата моего отца приняли крещение, хотя, возможно, и неполное.

— Это, должно быть, досадно, что теперь их останки не могут покоиться в освященной земле! — с сожалением заметил Фридрих.

Елисава с беспокойством подняла голову. Она еще помнила недавний разговор с обозленным Ульвом, которому вздумалось вытаскивать на свет неприятные родовые тайны. То, что братья князя Владимира, Ярополк и Олег, не были крещены как полагается, еще далеко не самое страшное в их судьбе.

— Отчего же не могут? — подал голос Харальд. Странно, что он так долго молчал, позволяя хозяину и знатному гостю вести беседу без его участия. И это при том, что ему не терпелось рассказать Ульву сыну Рёгнвальда и Альву про бурю в Греческом море, которая непременно погубила бы корабль, если бы не его, Харальда, непревзойденное умение править рулем! — Если люди приняли при жизни неполное крещение, то и после смерти его можно довести до конца!

— Что ты говоришь? — упрекнул его отец Григорий Смирята. — Кто тебя такому учил? Нельзя крестить мертвые кости. Карфагенский собор святых отцов наших еще шесть веков тому назад запретил подавать святое крещение мертвым. Ведь окрестишь мертвые кости, а мертвая, в язычестве погибшая душа оттого не оживет!

— Ты ближе сидишь, святой отец, а не слышишь того, что слышу я! — Харальд ухмыльнулся. — Ведь Ярислейв конунг сказал, что те двое его родичей принимали неполное крещение. Их осеняли святым крестом, молитвами отгоняли от них дьявола, им давали освященную соль, и они произносили символ веры. Они отреклись от дьявола, а значит, умерли почти христианами. Ведь… э… я так слышал от старых людей, что некие… э… неурядицы сделали их смерть внезапной… Так, видно, было угодно Богу! — с благочестивым видом вставил он. — Но из-за внезапно налетевшей смерти они не успели принять полное крещение, как, конечно, намеревались, и потому будет только хорошо, если их потомки исправят несправедливость. Люди, которые стремились принять крещение и были осенены святым крестом, не должны лежать в неосвященной земле, как собаки-язычники.

Лицо князя Ярослава, нахмурившегося при первых звуках Харальдова голоса, постепенно прояснилось. Харальд всеми силами старался исправиться: он не только выступил в защиту благочестия их рода, но и милосердно обошел те обстоятельства, о которых говорить было нежелательно. Смерть князя Олега и князя Ярополка могла напомнить о смерти князя Бориса и князя Глеба, тоже погибших от руки сводного брата, причем не только Ульву…

— Признаться, я не слышал, чтобы кто-то из добрых христиан подвергал конфирмации кости умерших! — заметил Фридрих, и по его тончайшей недоверчивой насмешке было видно, что мнение герцога о Харальде изменить к лучшему будет трудно.

— Зато я слышал! — Харальд никогда не лез за словом в поясной кошель. — Еще лет сто назад… ну, может, не сто, чуть поменьше, словом, это было в те годы, когда Норвегией и Данией правил Харальд Синезубый, тот самый, который сделал христианами всех датчан, как Вальдамар конунг сделал христианами своих подданных. Харальд конунг построил в Еллинге церковь и перенес в нее останки своих родителей, Горма конунга и королевы Тюры. Оба они при жизни успели принять неполное крещение, но после смерти язычники-датчане погребли их по своим старым обрядам. Харальд конунг довершил их крещение и перенес останки в новую церковь. И не слышно, чтобы духи или что-то другое тревожили и упрекали его, что он, дескать, поступил неправильно! Я считаю, что сделанное прежде может быть сделано и теперь. Если в роду Ярислейва конунга на двух христиан больше, чем думают люди, надо исправить эту ошибку!

— Но все же «прима сигнацио», первое знамение, — это еще не таинство крещения! — встрял священник из свиты Фридриха. — И тех оглашенных, кто всего лишь был впервые осенен крестом, никак нельзя смешивать с настоящими христианами!

— Но и с язычниками их тоже нельзя смешивать! — в порыве благочестивого негодования отозвался Харальд. — Грех равнять с язычниками, лижущими поганые жертвенные чаши, тех людей, кто стремился к истинной вере, но из-за происков дьявола не успел завершить обряд! Ведь говорят же, что, если ребенок родился слабым и может умереть, не дождавшись священника, его вправе окрестить и мирянин. Мой брат, святой Олав конунг, это признавал. И с оглашенными, умершими слишком рано и внезапно, то же самое! Гораздо лучше довести дело до конца и помочь их душам найти дорогу к Богу, чем навеки лишить их надежды и отдать дьяволу! А поскольку сами они не могут помочь себе, это должны сделать потомки, которым дорога честь рода!

— Харальд хорошо знает все, что касается покойников! — проговорила Елисава. Она уже достаточно опомнилась и овладела собой, чтобы попытаться хоть немного отомстить ему. — Ведь он сам однажды был покойником, которого отпевали и несли в церковь хоронить! Ему ли не знать, как мертвые ищут дорогу к Богу… или в другую сторону!

— О чем ты говоришь? — Князь Ярослав повернулся к старшей дочери. С лица его теперь не сходила морщина, пролегшая между бровями: от каждого слова, сказанного на этом пиру, он исподволь ждал неприятностей.

— Я говорю о том, что слышала от норманнов, — ответила княжна. Все в гриднице смотрели на нее и с большим интересом ждали продолжения, а она нашла глазами Бьёрна и обратилась к нему: — Бьёрн, ты рассказывал мне о том, как Харальд захватил один из городов в Стране Сарацин!

— Хотелось бы послушать эту повесть! — воскликнула княгиня Ингигерда. Она догадывалась, что здесь они немного поквитаются с Харальдом за все его дерзкие выходки. — Расскажи людям, Бьёрн, всем будет занятно послушать о подвигах Харальда!

— Пусть лучше расскажет Ульв сын Освивра! — Сотник кивнул на исландца, сидевшего возле Харальда. — Он там был и все видел своими глазами.