Они заплатили так дорого потому, что обученные аспиды могли унюхать номадов в запечатанных кувшинах. И еще вот что.

У тех, кто привез кувшины с номадами, имелся свой астролог. Не дерьмовый придворный звездочет, а настоящий предсказатель, тоже выращенный в каком-нибудь кошмарном горшке, вскормленный дурманными травами и видящий не на пару песчинок вперед, как я, а на три восхода. Я слышала о таких, но ни разу не встречала. Где можно встретить существо, проведшее большую часть жизни в кувшине? Рахмани рассказывал мне, как однажды видел вскрытый череп такого хинца, снаружи похожего по форме на горшок, в котором его держали. Вместо трепещущего мозга в черепе предсказателя оседала серая труха — до такого состояния его довели дурманные травы…

Я с наслаждением прикончила номада, прижатого к почве весом моего заклинания. Убивать таких тварей непросто, но я обучилась этому еще в детстве, пока мыла казаны своим наставникам в песках Карокорума. Я вспорола ему грудь крест-накрест и нашла тот слизистый комочек, спрятанный под правым легким, за толстой килевой костью, который у них заменяет мозг. Номад выл, вытягивая ко мне фиолетовые губы, его распластанные по острым камням крылья походили на две багровые мятые простыни. Выл, пока я не оборвала его страдания.

Четвертого номада верный Тонг-Тонг остановил в полете камнем из пращи, поскольку перезаряжать арбалет стало некогда. Следующего он тоже сбил, из второй пращи, которую раскручивал за спиной, и тут же набросил номаду на глотку удавку с грузилом. После чего нам пришлось спешно отступить под защиту поющей рощи, я ободрала себе бока колючками, но счастливо избежала двух пар челюстей, клацнувших в районе моей задницы.

— Их слишком много, госпожа!

— Отвлекай их на себя, мне надо найти монахов! Я сосредоточилась, собирая сложное заклинание горящей земли. Мне необходимо было выкурить хинцев из щелей в земле, где они попрятались. Проблема еще состояла в том, что я не знала, с кем мы столкнулись — с просветленными архатами, по каким-то причинам нанявшимися на службу к мандаринам Поднебесной, или с облачными гончарами из закрытых монастырей…

Ведь крылатых номадов умели создавать и те, и другие. Это древнейшее искусство безусловно заслуживает уважения, хотя я, без угрызений совести, вырезала бы всех великих гончаров. Они покупают, либо воруют детей-уродов и заключают их в глиняные кувшины, чтобы те не росли. Затем они удаляют детям ненужные органы, включая мозг, и неведомым образом приращивают органы других живых существ — летучих мышей, шакалов и насекомых. Как они это делают, неведомо никому. В монастыри ордена гончаров невозможно проникнуть тому, кто не родился в семье хинского монаха. Гончары выращивают номадов в сосудах, но это еще не все. Они заговаривают сургучные печати заклинаниями, произнести которые может лишь тот, для кого предназначены бесстрашные крылатые солдаты. Номады разумны лишь настолько, насколько это задумано монахами, но при этом они сами пользуются колдовством…

Из нашего укрытия, сквозь переплетенные стебли, я видела лишь край каменистой гряды, еще одну, ближайшую к нам, зеленую рощу с яркими шапками цветов и бившуюся в агонии лошадь. Лошадей было жалко, они в ужасе разбежались, почуяв кровь. Эта лошадь ускакать не успела, ее подмял номад, перекусил сухожилия и, не торопясь, вгрызался ей в живот. При этом мерзкая тварь понимала, что надо спрятаться, и пряталась за крупом лошади так ловко, что стрелять было бесполезно.

— Госпожа, я не могу покинуть вас! — Тонг-Тонг попытался закутать меня в кольчужный плащ. — Я готов умереть, но не прогоняйте меня!

— Тонг-Тонг, ты выбежишь и уведешь их вон к тем кустам! Мне надо увидеть, кто бьет горшки. Живей, я сказала! Со мной ничего не случится!

Мне пришлось ударить его по щеке и дважды повторить приказание, прежде чем он послушался. Мой пропавший супруг выдрессировал мальчиков так, что они не смели покинуть меня в минуту опасности. Если бы на глазах Тонг-Тонга меня убили, он немедля упал бы грудью на заточенный сэлэм.

Тонг-Тонг побежал, петляя среди торчащих валунов и редких кривых сосенок. Номады немедленно воспряли и, как один, ринулись на него, но я выстрелила им наперерез горящим заклинанием. Несильно, только чтобы отпугнуть. У одного загорелись крылья, он заметался, поджигая товарищей, возникла сумятица, позволившая моему рабу достичь кустов. Он укрылся под крайними колючими стеблями и немедленно раскрутил пращу навстречу врагу. Два красных беса сложили крылья, приземлились и бежали к Тонг-Тонгу на двух парах задних ножек, выставив впереди свои заточенные пилы.

Вместо камней Тонг-Тонг использовал железные шарики с торчащими лезвиями. Человек бы после такого попадания в голову не поднялся. Краснокожие бесы только грохнулись на камни, но тут же снова воспряли. Хотя создатели замесили номадов явно из одного материала, внешне они были очень разные. Тот, что воткнулся мордой в колючий кустарник в пяти шагах от Тонг-Тонга, почти добрал вес взрослого мужчины; его багровые крылья не уступали в размахе крыльям лысых падальщиков, а три пары зазубренных, жестких, как у саранчи, лап легко могли бы перерезать меня пополам.

Второй, пропахавший вытянутым рылом острую щебенку, меньше походил на насекомое, скорее — на стриженую лисицу с крыльями. Из рыжей шерсти на его узкой груди, клацая зубами, высунулась вторая пасть и, разматывая за собой складчатую кишку пищевода, ринулась к ноге человека. Тонг-Тонг в прыжке полоснул саблей, но, даже оторвавшись от тела, пасть продолжала с урчанием кусать траву.

Я выдохнула заклинание горящей земли. Мне понравилось — заклинание удалось на славу, хотя за подобный успех потом придется расплачиваться морщинами и сердечной болью. Загорелось все вокруг, на расстоянии не меньше сотни локтей, вспыхнул мох на камнях, корни сосен, торчащие из скудной почвы, птичьи гнезда и наша разбросанная поклажа, заполыхали сразу три островка чудесных поющих цветов.

Уцелевшие лошади с ржанием кинулись вниз по склону, номады с воплями метнулись вверх, поджав лапы. От их криков у меня звенело в ушах. Те, кто не успел взлететь, сгорели заживо на земле. За Тонг-Тонга я не беспокоилась. За песчинку до плеска огня он завернул руки в плащ, подпрыгнул и повис на чашечке ближайшего цветка. Пока догорали корни, пока огонь пробирался вверх по стеблям, мой отважный слуга крепко держался, поджав ноги. Затем роща вспыхнула, Тонг-Тонг упал вниз, но внизу уже расстилался слой остывающего пепла.

Я подожгла одного из троих монахов-гончаров, и им оказался именно предсказатель. Это можно было назвать самой большой неудачей дня. Лучше бы старик остался в живых, мы подвесили бы его над костром и выяснили бы массу полезного о событиях при дворе Поднебесной. Однако нечего и удивляться, что монахи уцелели, — они профессиональные воины и всякий миг ждут нападения…

Рыхлый старик в синей сутане и деревянных сандалиях, с длинной бородой и двумя холщовыми сумками через плечо убегал, смешно задирая искрящий подол. Подошвы его сандалий тоже горели, горели борода и сумки, старик верещал, падал, вскакивал и упорно бежал вверх, в гору, а языки пламени обгоняли его с веселым гудением. Заклятие горящей земли удерживает пламя недолго, особенно если нечему гореть, тогда горит то, что волчица отрывает от себя. Пламя стелется недолго, но достигает такой температуры, что в нем плавится металл. Старика-предсказателя могли бы спасти его дружки-монахи, но никто из них не выскочил на открытое место, зная, что немедленно будет убит. Старик умирал еще долго, даже после того, как огонь впитался в землю…