25. У Карнутов знаменитостью рода славился Тасгетий; его предки пользовались у них царской властью. В награду достоинств Тасгетия и его к себе преданности, доказанной неоднократно в продолжение Галльских войн, Цезарь возвел его на место его предков. На третий год царствования враги Тасгетия открыто убили его, и в этом заговоре принимали участие многие из его соотечественников. Цезарю донесли об этом событии. Он знал, что многие из Карнутов участвовали в нем, и, опасаясь поэтому возмущения всего их народа, немедленно приказал Л. Планку с легионом идти поспешно из Бельгии в землю Карнутов и там зимовать. Планк по приказанию Цезаря должен был разыскать виновных в убийстве Тасгетия, схватить их и прислать к Цезарю. Между тем все легаты и квесторы, имевшие легионы под своим начальством, донесли Цезарю, что они стали на зимние квартиры и укрепили их.

Римские легионеры и знамена легионов

26. Дней через пятнадцать после того, как войска стали по зимним квартирам, неожиданный пример измены и возмущения подали Амбиорикс и Кативолк. Сначала они было встретили Сабина и Котту на границах своих владений, выставили на зимние квартиры требуемое количество хлеба, но потом замыслили восстание, подстрекаемые наущениями Тревира Индутиомара. Внезапно напав на наших воинов, рассеявшихся за дровами и перебив некоторых, они с многочисленными силами явились к нашему лагерю, намереваясь атаковать его. Наши немедленно взялись за оружие и взошли на вал. Испанская конница вышла из лагеря, ударила на неприятеля и одержала над ним верх. Тогда неприятель, отчаявшись открытой силой овладеть нашим лагерем, стал по своему обычаю кричать, чтобы кто-нибудь из наших явился для переговоров, что «они имеют сообщить нечто важное о делах, касающихся и их, и нас, и надеются окончить все несогласия к взаимному удовольствию».

27. Для переговоров с нашей стороны послали всадника Римского Г. Арпинея, приближенного к К. Титурию, и некоего К. Юния родом из Испании, который по приказанию Цезаря уже не раз бывал у Амбиорикса. Когда наши послы явились к нему, он сказал следующее: «Помнит он благодеяния к нему Цезаря, как тот освободил его от дани, которую он платил Адуатикам, своим соседям, и как Цезарь возвратил ему сына и племянника, бывших у Адуатиков в числе заложников в рабстве и в оковах. Если же случилось нападение на Римский лагерь, то не по его совету и согласию, а по воле народа. Власть его, Амбиорикса, над народом такова, что скорее он бывает должен исполнять волю народа, чем его волю – народ. Народ же его потому начал войну, что был увлечен всеобщим восстанием в Галлии; иначе понятно, что при своем бессилии мог ли он надеяться получить верх в борьбе с народом Римским? Но Галлы все действуют заодно; день этот назначен для одновременного нападения на все войска Римлян, расположенные на зимних квартирах в Галлии, с целью воспрепятствовать легионам подать друг другу руку помощи. Естественно, что Галлы не могли отказаться действовать единодушно, когда дело идет о возвращении общей вольности и независимости. Исполняя долг любви к отечеству, он не может забыть, сколько обязан Цезарю за его к нему благодеяния, а потому умоляет и заклинает Титурия правами дружбы принять меры к спасению его и его войска. Значительные силы Германцев, нанятые Галлами, перешли Рейн, а через два дня будут здесь. Итак, пусть они сами рассудят, не лучше ли им, прежде чем узнают об этом соседние народы, вывести войска из этих зимних квартир и поспешить на соединение с войском или Цицерона, или Лабиена, из коих первый находится в пятидесяти милях, а второй немного дальше. Он же, Амбиорикс, со своей стороны обещает и подтверждает это клятвой: дать Римлянам свободный и безопасный путь по своим землям. Действуя таким образом, он и исполняет долг свой к отечеству, освобождая его от зимовки Римлян, и старается отплатить Цезарю за его благодеяния». Сказав это, Амбиорикс отпустил послов.

28. Арпиней и Юний передали легатам все, что слышали от Амбиорикса. Те, пораженные уже неожиданностью событий, совет Амбиорикса, хотя и врага, решили принять во внимание. Особенно им казалось невероятным, что незначительный и слабый народ Эбуронов дерзнул один и сам по себе начать войну с народом Римским. Дело это было предоставлено обсуждению военного совета и послужило поводом к жарким спорам. Л. Аврункулей и многие военные трибуны и сотники первых рядов утверждали, «что нет необходимости принимать скорые решения и без позволения Цезаря покидать зимние квартиры. Как бы ни были велики силы Германцев, их можно отразить в укрепленном лагере; тому доказательство уже есть: первое нападение неприятеля стоило ему много крови, а было для него совершенно безуспешно; в продовольствии они не терпят недостатка. Между тем поспешат на выручку или сам Цезарь, или войска, расположенные по соседству на зимних квартирах. Наконец, что может быть необдуманнее и позорнее руководствоваться советом врага в важных решениях?»

29. Титурий на это возражал: «Поздно будет тогда принимать меры к спасению, когда они будут окружены многочисленнейшими войсками Галлов в соединении с Германцами или когда какое-нибудь несчастье постигнет войска, расположенные на ближайших зимних квартирах; времени на размышление остается немного. Цезарь, по всей вероятности, отправился в Италию; иначе Карнуты не решились бы умертвить Тасгетия, и Эбуроны, если бы Цезарь был в Галлии, не дерзнули бы так самонадеянно напасть на наш лагерь. В своем мнении основывается он не на совете врага, а на обстоятельствах: Рейн близко, а Германцы раздражены смертью Ариовиста и нашими победами. Галлия вся кипит негодованием, видя одни поражения, утрату славы военной, которой она прежде гордилась, и необходимость покориться владычеству Римлян. Может ли быть, чтобы Амбиорикс решился на восстание, не имея ничего верного в виду? Впрочем, его мнение во всяком случае не представляет никакой опасности. Если обстоятельства наши не затруднительны, то без труда они достигнут квартир соседнего легиона. Если же вся Галлия восстала заодно с Германцами, то вся надежда на спасение в поспешности отступления. Мнение же Котты и его товарищей какое представляет ручательство за будущее? Если в настоящем они и избегнут опасности, то разве со временем не должны они опасаться голода?»

30. Долго спорили с обеих сторон; так как Котта и сотники первых рядов упорно настаивали на своем мнении, то Сабин воскликнул, возвышая нарочно голос, чтобы слышно было большой части воинов: «Пусть будет по-вашему, когда вы так этого хотите! Конечно, изо всех вас не я больше всех страшусь смерти. Пусть они рассудят, и в случае какого несчастья с тебя пусть они требуют отчет! Они, если бы не твое упорство, на третий день соединились бы с войсками на ближайших зимних квартирах и вместе с ними стали бы действовать на войне, а не подвергались бы опасности, отброшенные далеко и предоставленные одним своим силам, погибнуть от меча или от голода!»

31. Затем Сабин встал, оканчивая заседание. Тогда все окружили обоих легатов, умоляя их своим упорством и несогласием не увеличивать общей опасности. Останутся ли они, пойдут ли в поход – и то и другое мнение равно хорошо, если они единодушно станут действовать; при несогласии же нет надежды на спасение. Спор продолжался до полуночи; наконец, убежденный Котта подал руку Сабину. Мнение последнего восторжествовало. Определено было на рассвете выступить в поход; остальная часть ночи прошла для воинов без сна; они перебирали свои вещи, что брать с собой и что вынуждены были оставить здесь из приготовленного для зимы. Казалось, все соединилось к тому, чтобы увеличить опасность для наших в случае, если бы они и остались, и ослабить их усталостью и отсутствием сна. На рассвете наши выступили в поход и в полном убеждении, что Амбиорикс из приязни к нам подал такой совет, растянулись на большое пространство и взяли с собой огромный обоз.