безуспешно пытался зарабатывать ремеслом живописца — семья существовала на средства жены Амели. Мадам Матисс держала шляпную мастерскую, поэтому даже в самые тяжелые времена они сводили концы с концами, хотя сыновей им все-таки пришлось отправить к родителям — одного на юг, откуда была родом Амели Парейр, другого — на север, к Матиссам. Появление в мастерской на набережной Сен-Мишель русского коллекционера в мае 1906 года все изменило[46].

«Щукину, торговцу-импортеру восточного текстиля из Москвы, было около пятидесяти; он был вегетарианцем и личностью исключительно сдержанной. Четыре месяца в году он проводил в Европе. Ему нравились глубокие, тихие удовольствия. …Однажды он пришел на набережную Сен-Мишель посмотреть мои картины», — вспоминал Матисс. Он жил тогда с семьей в двух шагах от бульвара Сен-Мишель в небольшой трехкомнатной квартире на самом верхнем этаже с видом на Нотр-Дам и на Сену. Посетитель обратил внимание на висевший на стене натюрморт и сказал, что покупает его: «Но мне придется на какое-то время забрать картину и подержать у себя. Если она все еще будет интересовать меня, то я оставлю ее за собой».

Матисс ничего не перепутал. Именно так Щукин проверял себя: «забирает» или нет — настоящее искусство должно заставлять внутренне трепетать. «Мне повезло, что он смог вынести это первое испытание без труда и мой натюрморт его не слишком утомил», — вспоминал в старости о покупке «Посуды на столе» Матисс. Картина действительно не утомляла — ни сюжетом, ни стилем, «обязывающим художника опускать мелкие детали»[47]. В этом-то и заключалась суть «располагающей к созерцанию» матиссовской живописи, которую Щукин уловил с первого взгляда.

Прежде чем Щукин начнет активно покупать Матисса, ему доведется увидить «Радость жизни» еще раз. В декабре 1907 года Амбруаз Воллар приведет Сергея Ивановича в дом Лео и Гертруды Стайн. После изнурительного синайского путешествия вновь оказаться в своем «культурном, тонком, изящном мире» было для Щукина счастьем. У Стайнов на рю де Флёрюс, вблизи Люксембургского сада, собралась неплохая коллекция Сезанна и Матисса, так запавшая в душу Сергея Ивановича «Радость жизни» в том числе. «Сейчас, когда все и ко всему уже привыкли, очень трудно передать то ощущение тревоги, которое испытывал человек, впервые взглянувший на развешанные по стенам студии картины. В те дни картины там висели самые разные, до эпохи, когда там останутся одни только Сезанны, Ренуары, Матиссы и Пикассо, было еще далеко, а тем более до еще более поздней — с одними Сезаннами и Пикассо. В то время Матиссов, Пикассо, Ренуаров и Сезаннов там тоже было немало, но немало было и других вещей. Были два Гогена, были Мангены… был Морис Дени, и маленький Домье, множество акварелей Сезанна… там были даже маленький Делакруа и… Эль Греко. Там были огромные Пикассо периода арлекинов, были два ряда Матиссов…» — вспоминала в своей «Автобиографии» подруга и компаньонка мадемуазель Гертруды Эллис Токлас[48].

На тот день Стайны владели лучшими фовистскими работами Матисса. Именно на тот день, поскольку вскоре Лео охладел к художнику и прекратил покупать его картины — матиссовского «упрощения идей и пластических форм» американец не принял. Появление москвича-миллионера стало для Матисса огромной удачей. Финансовые возможности С. И. Щукина не шли ни в какое сравнение с бюджетом состоятельных любителей живописи из Балтимора. В лице Щукина Матисс нашел «идеального патрона», а Щукин в Матиссе — «художника будущего». Семь лет они будут неразлучны: один будет писать картины, а другой их покупать.

Будущий реформатор живописи в юности и не помышлял об искусстве. Родившийся в провинциальном городке Като-Камбрези на северо-востоке Франции сын торговца средней руки изучал право и даже начал работать по специальности. Сидение в адвокатской конторе особой радости не приносило. Писать маслом он впервые попробовал в двадцать лет — томился после операции в больнице, не зная, чем бы себя занять. Краски принесла мать — мадам Анна Матисс увлекалась расписыванием фарфора; ничего более увлекательного ей придумать не удалось. И тут с ее сыном случилось настоящее наваждение. «Когда я начал писать, я почувствовал себя в раю…» — вспоминал свои ощущения Матисс. Он уговоривает отца отпустить его, едет в Париж и поступает в Школу изящных искусств, к Гюставу Моро, который вскоре произнесет пророческую фразу: «Вам суждено упростить живопись». Матисс же ни о каких переворотах не помышлял и добросовестно писал натюрморты, отдавая дань бывшему на излете импрессионизму. Год за годом его колорит делался все насыщеннее, и наконец сумрачная гамма ранних «темных картин» вспыхнула. В тридцать пять он открывает для себя возможности цвета — в группе молодых живописцев, которым после появления на Осеннем Салоне 1905 года дадут прозвище les fauve, «дикие», Анри Матисс старший не только по возрасту. Он — лидер фовистов. Вламинка, Дерена, Марке, Фриеза, Мангена, Руо объединяют непривычная яркость красок, «раскрепощенный мазок» и «полная раскованность в использовании живописных средств». Фовизм, скажет спустя годы Матисс, «стал для меня „испытанием средств“: Поместить рядом голубой, красный, зеленый, соединить их экспрессивно и структурно. Это было результатом не столько обдуманного намерения, сколько прирожденной внутренней потребностью».

Щукин влюбился всем сердцем в живопись Матисса раз и навсегда. Увлечение оказалось настолько сильным, что он вступил с художником в переписку. Сергей Иванович купит тридцать семь матиссовских полотен и отправит мэтру столько же писем. Картины он будет покупать прямо в мастерской, беря не только законченные полотна, но и делая художнику заказы. Летом 1908 года Матисс пишет для него два натюрморта: один — среднего размера, а другой — большой — специально для его столовой. Огромная, почти два на два метра «Красная комната» с женщиной, накрывающей стол[49], — парафраз ранней картины, в свое время чуть не разорившей семью: Матисс писал стоявшее на столе роскошное блюдо с фруктами с натуры, а фрукты зимой стоили тогда в Париже больших денег. Чтобы они не испортились, комнату под крышей приходилось постоянно выстужать, и Матисс всю зиму работал в пальто и перчатках.

После знакомства с Щукиным жизнь Матисса изменилась. Столько лет нужды, и вдруг такой щедрый, а главное — верный клиент: ну кто еще будет просить сообщать о каждой новой картине, причем во всех подробностях! Вдобавок заключенный в 1909 году контракт с галереей Бернхемов, которая получает эксклюзивное право на все, что напишет Матисс. Условия неплохие: фиксированная цена за картину в соответствии с форматом (малый, средний, большой) плюс двадцать пять процентов с прибыли. Есть, правда, одна существенная оговорка: картины больше установленного договором размера Матисс имеет право продавать сам, без посредников. Вот, оказывается, почему в щукинском собрании оказалось так много полотен, приближающихся по размеру скорее к панно. Это — не считая двух действительно огромных панно, написанных художником по специальному заказу русского