Меж тем отец Федор подошел к изголовью больной, перекрестил ее, осторожно поцеловал лежащую поверх одеяла руку государыни и обратился к большой Федоровской иконе Божьей Матери — наследному образу царской семьи, принялся тихо шептать молитву. Склонила головку и Марфа Егоровна, почтительно замерев посреди спальни. Государыня попыталась сесть, но, охнув, вновь опустилась на подушку и тихо застонала. Марфа Егоровна хотела было броситься к ней, помочь, но не решилась прерывать молитву. Наконец, отец Федор закончил молиться и направился к изголовью Елизаветы Петровны, заботливо наклонился к ней и спросил негромко:

— Не желаете ли исповедоваться, ваше величество?

— Так ведь вчерась исповедовалась. Может, позже чуть. А сейчас почитал бы лучше мне что–нибудь.

— Из Писания почитать, матушка? Или жития святых отцов наших желаете послушать?

— Лучше бы Евангелие почитал, отец Федор, о жизни Иисуса Христа.

— Какое место желаете послушать? — батюшка взял в руки большое в бархатном переплете Евангелие и раскрыл наугад.

— Сам выбери, а я послушаю. Там, где ни начни, а все будто про нас сказано. Читай, святой отец.

— Не угодно ли будет послушать об исцелении слепого–немого? — спросил он, видимо, заранее наметив себе это место, и, получив утвердительный кивок императрицы, начал негромко читать: "Приходит в дом и опять сходится народ, так что им невозможно было и хлеб есть. И, услышав, ближние Его пошли взять Его; ибо говорили, что он вышел из себя".

— Растолкуй мне, грешнице великой, — осторожно перебила его государыня, что значит "из себя вышел"? Неужели с Сыном Божьим могло случиться такое? Не верится чего–то даже.

— То фарисеи и книжники, матушка, слухи распустили про Иисуса Христа, а с их слов и записано было евангелистом Марком сообщение.

— А кто из ближних Его поспешил к Спасителю?

— Сама Богородица и братья его вместе с Ней. Но послушайте, что далее писано:

"Тогда привели к Нему бесноватого слепого и немого; и исцелил его, так что слепой и немой стал и говорить и видеть. И дивился весь народ и говорил: не сей ли Христос, сын Давидов? И фарисеи же, услышав сие, сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как силою вельзевула, князя бесовского. Но Иисус, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит".

— Поясни, отец Федор, и эти строки, — вновь остановила его государыня.

— Коль фарисеи и книжники не желали признавать Спасителя как Мессию, то и старались всячески очернить Его, стали говорить, будто бы не иначе как с нечистым знается Он, потому и исцелением занимается.

— То понятно, — кивнула Елизавета Петровна, — а что Он им ответил насчет разделения царствия в самом себе?

Батюшка догадался, почему именно это место из Евангелия заинтересовало императрицу, и постарался подробнее, как мог, разъяснить смысл прочитанного им.

— Он говорит, что всякому простому человеку понятно: ежели государство пополам поделится, то прежней силы иметь уже не будет. И семья людская так же устроена — раздели ее, и семьи не будет. Понятно толкую, матушка?

— Еще как понятно, — согласилась она, — во истину все так и случается, будто про меня и про Россию нашу сказано. Читай далее, кажись, лучше мне стало, как слушать начала.

— И тут Иисус Христос говорит им:

" И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его? И если Я силою вельзевула изгоняю бесов, то сыновья ваши чьею силою изгоняют? Посему они будут вам судьями. Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие. Или как может кто войти в дом сильного и расхитить вещи его, если прежде не свяжет сильного? И тогда расхитит вещи его. Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает. И посему говорю вам: всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем".

— Во истину так, — поддакнула императрица, отерев невольно выступившую у глаз слезу. Марфа Егоровна все это время стояла неподалеку от нее и ловила каждое слово, сказанное отцом Федором, набожно крестилась и в такт его речи кивала головой, думая почему–то, прежде всего о своем муже, о его мелких делах и помыслах, которые никак не укладывались в только что услышанное. Петр Иванович был не большим охотником до чтения и толкования священных книг и в церковь хаживал лишь, когда непременно надо показаться на глаза государыни, примечавшей кто из ее сановников сторонился святого храма, что потом могло сказаться и на ее личном отношении к тому человеку. "Поговорить мне с ним надо еще разочек о вере, а то, ежели так и дале будет себя вести, и до греха недалеко", — подумала Шувалова, и завязала небольшой узелок на уголке платка, чтоб не забыть о предстоящем разговоре с мужем.

— Дальше читать? Не устала, матушка? — предупредительно поинтересовался отец Федор.

— Наоборот, силу обрела, — довольно твердым голосом отозвалась та и привстала на постели. Но Шувалова тут же кинулась к ней и уложила обратно, сердито выговаривая ей, мол, рано пока.

— Хорошо, слушайте дальше:

" Или признайте дерево хорошим и плод его хорошим; или признайте дерево худым и плод его худым: ибо дерево признается по плоду, порождения ехиднины! Как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста.

Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе; а злой человек из злого сокровища выносит злое. Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься".

— Разреши, батюшка, и мне, неразумной, вопрос задать, — осторожно подала голос Марфа Егоровна и, получив утвердительный кивок отца Федора, продолжила:

— А что под "праздным словом" понимать должно? Слова, что мы по праздности своей говорим, что ли?

— Праздное слово есть слово, несообразное с делом, ложное, от которого клевета идет и богохульство. Все мы грешим тем, когда смеемся не ко времени, срамное что говорим, бесстыдное или иное, непотребное Господу нашему.

— Прости мя, Господи, — перекрестилась в низком поклоне к иконе Марфа Егоровна, не заметив, как лукаво улыбнулась императрица, хорошо зная слабость своей подруги к словам такого рода.

— Ладно, отец Федор, хватит на сегодня. Спасибо, утешил, порадовал душу мою многострадальную. Легче стало. Завтра еще почитаем, хорошо?

— Как скажете, матушка, — покорно склонился тот. — Можно пойти?

— Иди с Богом, да помолись нынче же о рабе недостойной Елизавете, может, простит Господь мои прегрешения, — отпустила его императрица.

— Не соблаговолите ли покушать, ваше величество, — предложила ей Марфа Егоровна, видя, что императрица пребывает в хорошем расположении духа. — А то ведь последние дни не прикасались к еде совсем, исхудали вся.