Внутри этой раковины не было места для женщины, разве что для куклы… Дональд был мужчиной с куклой. Она, Грейс, являлась этой куклой, которую время от времени надо было целовать, ласкать… и всегда оставлять разочарованной.

Год назад она начала ревновать Дональда к Богу. Это чувство владело ею несколько месяцев, и она ужасно переживала: нельзя смотреть на Господа, как на соперника. К счастью, все кончилось в тот самый день, когда Дональд повез ее к своему другу в Херроугейт. Тот тоже был священником. Добряк, это сразу было видно по его лицу, он имел семерых детей… Значит, люди, которые служили Богу, все равно оставались людьми.

Грейс была замужем за Дональдом семьсот восемьдесят четыре ночи. Ее беспокоило то, что она измеряла время такими категориями – не два с лишним года, а именно семьсот восемьдесят четыре ночи. И каждая ночь приносила ей чувство страха, потому что она не могла заснуть, открывая все новые черты в человеке, который лежал рядом.

Много месяцев назад она сделала для себя еще одно открытие: Дональд вообще не имел права ни на ком жениться. В одну из таких наполненных страхом ночей Грейс чуть не набросилась на него и не начала трясти с криком: «Ты согрешил, хотя предостерегаешь от этого других в своих проповедях. Ты совершил самый тяжкий грех против человеческой природы. Ты слышишь?!»

В ту ночь она встала, потихоньку вышла из спальни и направилась… в кладовку. Из всех комнат дома она выбрала именно это помещение, потому что оттуда она могла, распахнув дверь, смотреть в ночную тьму, не опасаясь, что кто-то увидит ее.

Хотя каждую ночь она разбирала Дональда по косточкам, мысленно критиковала его недостатки, его слабость, она все еще любила его. Грейс видела, что ему присуща некоторая мстительность, хотя он и старался скрыть эту черту характера. Она знала, что он обладает способностью добиваться своего хитростью, что иногда он использует кафедру для того, чтобы наносить удары – и не только в защиту Бога. Никто не осмелится возражать священнику, который проповедует с кафедры. И все же Грейс чувствовала, что в Дональде есть и немало хорошего; он всегда старался помочь людям, правда, точнее было бы сказать, что он организовывал эту помощь чужими руками, но эта организация, как полагала Грейс, тоже входила в его обязанности.

– А куда мы определим вот этого силача-великана? – Дональд вытянул большую белую руку и коснулся лица Грейс.

Мисс Шокросс оторвала от него взгляд и, посмотрев на Грейс, проговорила:

– О, я вас никуда не записала, потому что вы чувствуете себя не совсем хорошо.

– Нет, так не пойдет, она тоже должна участвовать, – Дональд нежно смотрел на жену, похлопывая ее по руке – Определим ее на дипломатическую работу, а?

Мисс Шокросс засмеялась над шуткой, а Грейс спросила обоих:

– Вам налить еще чаю?

Четверть часа спустя Дональд покинул дом вместе с мисс Шокросс: он собирался зайти к Тулам, так как миссис Тул заболела.

Грейс еще долго сидела одна в гостиной и смотрела на сад. Она понимала, что ситуация достигла той точки, когда надо что-то предпринимать. Она не могла больше жить так, она знала, что должна поговорить с Дональдом начистоту. Только на прошлой неделе тетя Аджи заметила: «Не пора ли уже обзаводиться и детьми?» Грейс ничего не ответила на это. Несколькими месяцами ранее она могла бы еще сказать что-нибудь вроде «О, для этого еще будет столько времени». Потом состоялся разговор с доктором Купером. «Знаете, нельзя же все время поднимать тонус с помощью лекарств, – сказал он. – Лучшее лекарство – природа, вы должны использовать ее, – он помолчал и добавил: – Вы понимаете, о чем я?» Грейс кивнула. Да, она прекрасно понимала, что имел в виду доктор Купер. «Сегодня же вечером, – решила она, – я выскажу Дональду все, и ничто не сможет мне помешать.» Не то чтобы она не пыталась неоднократно затронуть этот вопрос, но едва Дональд чувствовал, что разговор вот-вот коснется неприятной для него темы, как он тут же начинал целовать ее, похлопывать, поддразнивать и доводил ситуацию до того, что Грейс уже не могла заставить себя сказать: «Я хочу ребенка». «Но сегодня я не собираюсь слушать его лепет,» – подумала она и слегка склонила голову набок при этой мысли. Стало грустно оттого, что она начала воспринимать мужа вот так – называя его красивые слова лепетом…

К семи вечера Дональд еще не вернулся, и Грейс вышла в сад в поисках Бена: садовник не имел определенных часов работы. В компании старика она забывала о своих бедах, возможно, потому, что своим характером он был ближе всех к тем людям, среди которых Грейс росла на берегу Тайна. В его манерах она находила что-то от отца, от дяди Ральфа, от старого Джека Каммингса.

Бен подстригал верхушку живой изгороди из жимолости. Не поздоровавшись, старик сразу пожаловался:

– Он сказал, чтобы я срезал сверху целых два фута, – Бен всегда называл Дональда не иначе, как «он». – Но если сразу срезать столько, то станет видна крыша мастерской на дороге. Я сказал ему, что не сделаю этого, – Бен посмотрел на Грейс своими маленькими яркими глазами. – Понимаете, мэм?

– Да, Бен. Понимаю. Значит, викарий хотел, чтобы вы срезали сразу два фута?

– Да. Пришел после обеда и сказал, что эта изгородь, мол, слишком зеленая… вы хоть раз слышали что-нибудь подобное – слишком зеленая? Я – никогда. А я показал ему, что изгородь как раз является хорошим фоном для лаванды и всего остального, – старик махнул рукой в сторону кустов.

– Да, да, вижу, – проговорила Грейс.

– Эту изгородь высаживала еще мисс Таппинг. «Давай сделаем так, чтобы не видеть того черного сарая, а, Бен?» – сказала она, и я ответил: «Да, мэм, давайте» – «Жимолость подойдет для этого лучше всего, – сказала она, – потому что растет быстро.» И посадила.

В последнее время старик говорил о своей умершей хозяйке более спокойно, и Грейс понимала это потому, что сейчас ему есть с кем поделиться своими воспоминаниями. Она также видела, что Бен разрешает себе говорить об этом лишь с ней, и предоставляла ему такую возможность, когда только могла.

– Мэм.

– Да, Бен?

– Я вчера случайно нашел рецепт моей матери для улучшения аппетита. Это настой из разных трав. Я принес его вам, – Бен не смотрел на Грейс и продолжал медленно, умело подрезать кусты. – Помню, мать говорила мне, что после этого на человека нападает просто волчий аппетит.

Старик прекратил свое занятие, положил ножницы и достал из кармана лист