— Твоя очаровательная подруга рассказывала нам о ваших морских подвигах, — сказал папа. — Я и не знал, что у вас смешанный отряд.

— Дорогой, Элен там единственная девочка, — напомнила мама.

— В мое время, — начал было папа, но мама его перебила:

— Может быть, ты их отпустишь? Праздник в самом разгаре. Элен слишком хорошо воспитана, не стоит этим пользоваться.

Я, наверное, был красный как рак. Я никому не говорил, кого пригласил, — рассчитывал, что Элен сойдет за одну из подружек Жана А. Ну почему я не подождал ее подольше у ворот? Теперь уж поздно — папа и мама знают, что у меня есть знакомая девочка, и еще теперь им понятно, почему я больше не ворчу из-за того, что по субботам нужно ходить в отряд морских скаутов.

Она молча стояла и ждала меня, с тряпичной сумочкой в руке.

— Она пришла не на день рождения, — вдруг пробормотал я. — Нам нужно повторить… э-э… кое-какие парусные приемы… Там, на холме.

— На холме? — переспросил папа. — Как странно. В мое время морские скауты учились управлять парусами на воде.

Но мы с Элен уже ушли.

— Не забудьте вернуться к торту! — крикнула нам мама, которая никогда не теряет связи с реальностью.

Холм — это такое огромное пространство позади нашего дома, мы пробираемся туда через дырку в решетке забора.

Там есть старые каменные ограждения, спускающиеся, как ступеньки поросшей мхом лестницы, — по ним можно сломя голову нестись вниз. Есть заросли кустарника — в них мы строим себе шалаши; а миндальные деревья там местами растут так густо, что можно перемещаться с одного на другое, не касаясь земли.

Это наше любимое место для игр. Вначале нам приходилось бороться за право играть там с помощью рогаток и гнилого инжира, но с тех пор, как мы подписали мир с Касторами, на холме стало хватать места для всех.

Я показал Элен развалины шалаша, который мы построили с Жаном А., все наши любимые уголки, в которых мы устраивали засады, когда воевали с Касторами или проводили секретные совещания. Еще я показал ей обезьяний мост, который мы протянули между двумя деревьями, чтобы не обдирать ноги об натянутую там колючую проволоку.

— Можно мне туда подняться? — спросила Элен.

— Конечно. Подожди, я тебе помогу.

Впрочем, по деревьям она лазила не хуже меня. На ней были туфли на плоской подошве, светлые брюки и блузка без рукавов. Мы развлекались, перебираясь с одного дерева на другое и представляя себе, что мы неутомимые исследователи, переправляющиеся через головокружительную бездну по лианам, или пираты, которые взяли на абордаж корабль.

Потом мы собирали молодой миндаль и чистили его, сидя на поросших мхом камнях. Мы зашли далеко от дома, но до нас отчетливо доносилась музыка с вечеринки. Хорошо, что наша соседка мадам Шварценбаум глухая как пень. Будь у нее все в порядке со слухом, денек у нее выдался бы тот еще.

— Может, тебе хочется потанцевать с остальными? — спросил я.

Она мотнула головой.

— Мне больше нравится гулять, чем сидеть дома, — сказала она.

— Здорово, — обрадовался я. — Мне тоже!

Элен раскусила ядро миндаля. Видимо, оно было еще горькое, потому что она поморщилась. А потом спросила:

— Ты когда-нибудь дашь мне почитать свои рассказы?

Ее вопрос застиг меня врасплох. Я вдруг понял, что уже очень давно ничего не писал.

— Я их никогда никому не показывал, — сказал я. — Ты не станешь надо мной смеяться, если они дурацкие?

— Конечно, нет.

— Ну, тогда ладно.

Я указал ей в сторону заброшенного дома.

— Хочешь, я покажу тебе, где нашел Диаболо?

— Еще бы! — сказала она.

Мы прибежали домой как раз в тот момент, когда мама вынесла в сад именинный торт.

Друзья и подружки Жана А. толпились вокруг столика с угощениями, они все были ужасно красные и жадно тянули из стаканов сок и лимонад.

— Ну как, надлыгались? — спросил Жан Д. у какой-то девочки, и та посмотрела на него так, как будто увидела первого в своей жизни инопланетянина.

— Что? — переспросила она.

— Жан Д. не выговаривает половину букв, — объяснил Жан В.

Младших и средних выпустили на свободу, чтобы тоже попробовали угощение, но при условии, что они не станут приставать к гостям Жана А. — иначе их немедленно отправят обратно.

Жан Е. нацепил игрушечный шлем и бегал от одного гостя к другому, размахивая пластмассовым мечом и выкрикивая: «Аве Цезарь! Моритури те салютант!»[20]

Жан Г. тем временем пытался заново зажечь свечки на торте, которые то и дело гасли на ветру. Только вот руки у него кривые, поэтому скоро на глазури оказалось так много спичек и капель воска, что от надписи на торте осталось только что-то вроде: «С ЕМ ЕНИЯ Ж А».

Что до Жана В., то он ничего не делал. Он просто стоял с раскрытым ртом и смотрел на девчонок — казалось, у него вот-вот начнется интенсивный скачок роста.

— Это твои братья? — спросила у меня Элен.

— Да, — ответил я.

— Такие симпатичные, — заметила она.

— Ты так считаешь? Значит, ты еще не рассмотрела их как следует.

Она вздохнула.

— Просто ты никогда не жил с сестрами…

— Может быть, пора уже разрезать торт? — предложил папа, потрясая лопаткой для пирога.

— Какая прекрасная мысль! — поддержала его мама, которая тоже мечтала поскорее закончить праздник.

Лужайка перед домом была усыпана попкорном, серпантином и обрывками бумаги.

— Чего тебе надарили? — спросил я у Жана А.

Я пропустил момент, когда он открывал подарки от гостей.

— Подарки просто класс! — сказал он. — Последний альбом «Микеланджело энд зе Манкис» в шести экземплярах!

— Да что ж это такое! — вырвалось у меня.

— Да нет же, это здорово! — возразил он. — Теперь я смогу обменять их на новый альбом «Колд эппл пай», когда он выйдет!

Он указал подбородком на Элен, которая помогала Жану Е. поплотнее натянуть на голову гладиаторский шлем.

— А это кто такая, вон там? — спросил он как можно тише, чтобы она не услышала.

— Подружка одной из твоих подружек, — соврал я так же тихо.