Если десятник Егор уже знал, что Корнеев внук — мальчишка, мягко говоря, необыкновенный, а Семен Дырка и Треска уже начали об этом догадываться, то сейчас все они получили весьма и весьма эффектное подтверждение «чудесных способностей» отрока Михаила! После того, как Мишка произнес свое «Но!», возле костра повисла, что называется, мертвая тишина — все ждали продолжения Мишкиной речи, словно какого-то откровения.

«Однако, сэр Майкл, эффект от „политинформации“ получился не слабее, чем от сдирания шкур с „демонов“!»

— Но! — снова повторил Мишка. — Пинск взять Давыду Полоцкому не удалось, и подати собрать с Полесья у него тоже не выйдет! Однако союзников-то ему все равно как-то привлекать надо! И не просто «как-то», а щедрым дележом нынешней добычи! Пусть даже себе в убыток, но так, чтобы слух разошелся, и люди, готовые ради добычи оружием позвенеть, к Полоцку потянулись! Значит, теперь самое время ему распустить своих людей в зажитье! Причем грабить подчистую, оставлять после себя выжженную землю! Во-первых, тем самым Туровское княжество ослабить, во-вторых, добычи набрать столько, чтобы союзников удоволить полностью.

— Но еще же и на складах купеческих товары есть! — напомнил Илья.

— Да! — подтвердил Мишка. — То, что полочане взяли в складах и на ладьях, да то, что удастся ободрать с Полесья, и даст Давыду Полоцкому возможность явить себя как князя удачливого и щедрого! Вот этому-то нам помешать и надлежит! Если Давыду придется уйти из Полесья без добычи и славы, будущему его союзу с врагами Киева и Турова не быть! Это значит, что и будущая война Киева с Полоцком не так тяжела будет, и народу в ней мы меньше потеряем и… да понятно, в общем. Вот что мы с вами, господа Совет, сотворить способны! А раз способны, значит, и должны!

— Эй, придержи-ка язык! — впервые за все время совещания подал голос Треска. — Славу и удачу он у князей переять надумал! В своем уме-то? Ты на что замахиваешься, щенок? Ладно, обычаев древних не чтишь — дурь в тебе по малолетству играет, но хотя бы ваш же христианский грех гордыни вспомни!

Треска говорил, не повышая голоса, но предельно жестко и тоном человека, в последний момент удерживающего слепца на краю пропасти. Он мгновенно замкнул на себя внимание присутствующих, как отроков, так и зрелых мужей, чеканил фразы, ни в малейшей степени не опасаясь быть прерванным или не понятым.[9]

— Я так понимаю, — продолжал вещать Треска, обращаясь к Илье и Егору, — что Корзень вас поставил за сопляками надзирать, так куда же вы смотрите? Почему дозволяете?

«Ах, орел наш, мэтр Треска! Как момент уловил! Как разговор повернуть сумел! Сидел, помалкивал — ЖДАЛ и дождался! „Ниши“ Ильи и Егора ясны и понятны: Илья — старейшина, Егор — военспец. Семен Дырка сам не сообразил, так ему его место указали — спец по вопросам водного транспорта. А вот Треска сам себе „нишу“ нашел, да какую! Как говорится, „если нечего „шить“ — „шьют“ политику“. Если оказался неспособным первенствовать ни в одном из практических вопросов — бери на себя роль блюстителя обычаев, нравов и благонамеренности! И сразу же — обличительный тон, и сразу же — претензии на носителя истины в последней инстанции, одним словом: „Вы все дураки, слушайте меня!“ Да, не зря, видать, он в старейшины у себя выбился — не прост мужик, ох как не прост!

Блин, ну ничего в мире не меняется! Во все века аутсайдеры так на лидирующие позиции и прорываются. И совершенно неважно, что именно такие типы „оберегают“: правильность веры, чистоту расы, благонравность поведения, преданность какой-либо идеологии или соответствие „общечеловеческим ценностям“. Важно другое — все они присваивают себе право судить окружающих, а самим быть неподсудными.

Да, мэтр Треска, похоже, вы этому искусству научились у кого-то из волхвов или жрецов, так вы в старейшины и пролезли — усвоили науку и сумели применить ее на практике! Но сейчас у вас хрен чего выйдет, потому что не знаете вы еще одного непременного правила завоевания позиций нравственного лидерства! Для успеха вашей задумки требуется очень хорошо знать политическую и идеологическую конъюнктуру, иначе ни черта у вас не выйдет, а сами вы подпадете под определение Остапа Бендера: „Таких, как вы, девушки не любят. Они любят молодых, длинноногих и политически грамотных“, а у вас, любезнейший, из трех названных качеств наличествует только длинноногость, да и то в неявном виде! А политически вы неграмотны, за что сейчас и огребете».

Мишка терпеливо дождался паузы в монологе Трески. В том, что таковая пауза возникнет, он не сомневался — рано или поздно дреговическому старейшине придется переходить от «констатирующей» части выступления к «постановляющей», а предложить аудитории что-то путное он вряд ли был способен. Так и вышло — уличив аудиторию в небрежении обычаями и правилами, напророчив ужасные последствия, Треска на несколько секунд умолк и обвел победным взглядом присутствующих. Основания для торжества у Трески были — если одна часть слушателей просто обалдела от неожиданного поворота разговора, то другая часть слушателей (и это были отнюдь не отроки) откровенно перепугалась.

— Внемлите и запоминайте! — громогласно заявил Мишка, ломая Треске весь кайф от минуты торжества. — Запоминайте, потому что ныне такое услышишь редко, а в скором времени услыхать такое будет и вовсе невозможно! Запоминайте и благодарите честного мужа Треску за то, что дал вам возможность узреть, как в прежние времена такие дела осмысливались язычниками!

Треска дернул головой и зло ощерился — очень неприятно, практически нестерпимо в момент, казалось бы, полного захвата внимания аудитории вдруг увидеть вместо внимательных глаз затылки и профили! Единственный выход в такой ситуации — заставить оппонента заткнуться, причем любыми средствами: от крика «молчать!» до физического устранения. Дрегович уже было набрал в грудь воздуха, но Мишка опередил его, заорав в полный голос:

— Но мы-то с вами христиане!!!

И все! Внимание аудитории снова оказалось в его власти! Во-первых, не обратить внимания на крик во всю мощь глотки собравшиеся у костра не могли, во-вторых, выкрикнутое утверждение было бесспорным, в-третьих, аудитория мгновенно была разделена по принципу «мы и они», а то, что «они» — язычники — были представлены в единственном лице, значения не имело. Мы — христиане — знаем истину, а он — язычник — может болтать, что угодно, он для нас не авторитет!