– Прекрасно. А что если мы перенесем нашу дискуссию куда-нибудь в другое место, более подходящее?

– Я: – Мэриан огляделась, с удивлением обнаружив, что они все еще находятся в ванной, и улыбнулась в ответ. – Пойдем на кухню, и может быть, мы возьмем тайм-аут.

– Ага! Твой словарь не так уж ограничен. Молодец, ты подаешь надежды.

– Спасибо. – Мэриан осторожно зашагала через холл по мокрому, точно болотный холм, ковру. – Но не забывай, кто собирался встать у плиты.

Джон засмеялся.

– Об этом я совершенно не беспокоюсь. Ты ведь хотела как-то выразить свою благодарность, не так ли?

Хуже всего то, что он и тут прав. И если бы в тот вечер Мак-Рей прибег к «шантажу», она бы не устояла.

Джон настоял на том, чтобы взять с собой детей в поездку по магазинам в понедельник, пока Мэриан осмотрит пару новых домов.

– А ты уверен, что справишься? – с сомнением спросила она, глядя, как Джон усаживает всю ораву в машину. – Они могли бы поехать со мной, а потом мы бы заехали за покупками.

Он только ухмыльнулся, ободряюще махнув рукой, и уселся за руль.

– Ну, пока!

Глядя, как они уезжают, Мэриан чувствовала себя странно, поскольку уже очень давно не принадлежала лишь себе самой. И вот теперь она абсолютно свободна, но, вместо того, чтобы прыгать от радости, почему-то чувствует себя не в своей тарелке. Ладно, нечего заниматься самокопанием. Поехали и мы прокатимся.

Возбуждение от того, что она может сесть в автомобиль, не пристегивая детям ремней безопасности, не набивая его необходимыми предметами вроде бутылочек, запасных штанишек и игрушек, возбуждение это было так велико, что у нее даже участилось дыхание. Мэриан казалось, что автомобиль бежит веселее, подскакивая на ухабах и рытвинах узкой сельской дороги.

Вернувшись через два часа, она застала Джона и детей за ленчем, состоявшим из макарон с сыром.

– Я нашла дом, – сияя от радости, объявила она.

Выражение лица Джона не изменилось ничуть. И странно, это немного задело Мэриан. Джесси и Анна не обратили на мать никакого внимания, продолжая размазывать еду по тарелкам, и единственной, кто ответил, была Эмма.

– Я не хочу, чтобы вы уезжали.

– Я знаю, малышка. – Мэриан захотелось обнять ее. – Но ты ведь понимаешь, что нам нужен собственный дом, не так ли?

Эмма насупилась и отвернулась.

– Наверное, – сказала она бесцветным тоном.

Мэриан заговорила, стараясь, чтобы голос звучал радостно.

– Он больше, чем тот, последний. И задний двор огорожен, так что мне не придется делать ограду самой. А разве ты не скучаешь по Эджи и Родо? Уверена, что они соскучились по нас.

Эмма оттолкнула тарелку, не обратив внимания на ложку, которая упала на пол, зазвенев.

– Они могли бы жить и здесь. Папа не стал бы возражать.

– Мы и так уже сели ему на шею, – живо возразила Мэриан. – Твой папа был так добр, что приютил нас на время, но добавить сюда еще и двух кошек и двух собак было бы уже слишком. Хотя Кристина, ты ведь знаешь, любит их.

Возможно, она не права, но слишком тягостно чувствовать себя в долгу у стольких людей, чувствовать себя всем обязанной.

Остаток дня Эмма оставалась угрюмой и демонстративно отвергала все, с чем обращалась к ней Мэриан.

Джон скрылся в конюшне и, как и обещал, появился только в шесть часов вечера, грязный, усталый и потный.

– Позволь, я только по-быстрому приму душ, – сказал он и снова исчез.

– Эмма, хочешь накрывать на стол? – позвала Мэриан.

И не удивилась, когда из гостиной последовал отрицательный ответ.

– Вот так!.. – громко сказала Мэриан пустой кухне. В душе она почувствовала печаль, ведь Эмма всегда горела желанием помогать ей в домашней работе. Мэриан догадывалась, кем видит ее девочка, и не возражала. Ей и самой хотелось играть роль матери. Но было ли это правильно по отношению к Эмме?

За обедом Джон небрежно спросил:

– Ты уже отдала задаток за жилье?

Мэриан молча вздохнула при этом напоминании. Она немного сожалела, что заплатила даже больше той возмутительной суммы, которую требовала хозяйка. Она заколебалась на несколько секунд, но вспомнила о поцелуях Джона и тут же решила, что должна бежать прочь, пока еще не поздно.

– Да. К тому же дом пустой. Мне понадобится всего несколько часов на уборку – и можно переезжать. Надеюсь, ты поможешь еще раз. Когда тебе удобно, разумеется.

– В любое время, – ответил Джон резко.

Ужин прошел в молчании, поскольку ни Эмма, ни ее отец не разговаривали за столом, а Мэриан чувствовала себя слишком усталой, чтобы стать инициатором беззаботной болтовни.

Дух товарищества, объединявший их последнее время, исчез. Мэриан уложила Анну и Джесси, а потом зашла в спальню Эммы поцеловать ее перед сном. Девочка холодно приняла поцелуй и тут же отвернулась.

С тяжелым сердцем Мэриан тихо вышла.

Джон стоял у лестницы и казался чем-то озабоченным.

– Пойду-ка просмотрю кое-какие видеозаписи игр, – сказал он. – Ты не возражаешь, что я оставляю тебя одну?

– Нет конечно, – наигранно бодро ответила Мэриан. – Я собираюсь почитать.

Итак, это один из последних вечеров здесь – к четвергу она должна переехать.

И снова Мэриан станет лишь нянькой для Эммы, а Джон – одним из родителей, вверивших своих детей попечению миссис Уэллс. Если только он не найдет новую экономку и няньку для дочери.

Перспектива весьма угнетающая.

Мэриан почитала на мягком плюшевом диване в гостиной час или два, потом приняла на сон грядущий горячую ванну. Завернувшись в махровый халат, она вышла в коридорчик и неожиданно столкнулась с Джоном.

Они уставились друг на друга с какой-то растерянностью. Приглушенное освещение скрадывало детали, и сцена была опасно интимной. На Джоне были джинсы и трикотажная спортивная рубашка с распахнутым воротом, открывавшим загорелую шею.

– Доброй… доброй ночи, – плохо повинующимися губами удалось прошептать Мэриан.

Несколько мгновений Мак-Рей не отвечал, затем коротко кивнул.

– Доброй ночи. – И пошел своей дорогой. Мэриан долго лежала без сна, беспокойная и злая на саму себя. Ей жаль покидать этот дом, но она не хотела, вернее, не могла себе позволить впустить в свою жизнь другого мужчину, тем более такого, как Джон Мак-Рей. Она слишком долго боролась, чтобы встать на ноги, и не могла теперь сдаться и принять его милостыню. Он мог окончательно сломать ее жизнь, и притом так легко, так случайно. Лучшее лекарство – это вспоминать Марка: его заметное охлаждение после того, как он узнал о ее беременности, его нервозность, злость, а потом и самое ужасное – тот день, когда, вернувшись домой, она обнаружила, что муж ушел, оставив только записку на кухонном столе да детей в ее чреве.