– А Шекспир вот, например, вообще не упоминает о мотивации, – с той же язвительностью отрезала Кира. – Только когда над ней иронизирует. И Библия тоже. И Аристотель сказал: «Какая разница, если поступок уже совершен?»

Ей вдруг стало совершенно все равно, возьмут ее на работу или не возьмут. Ледяные колдобины, сломанный каблук, разорванная юбка, насмешливое любопытство рецепционной девушки, суетливая опаска гардеробщика, язвительность этого директора с сальными волосами и псевдомудрой бабушкой… Все это свалилось на нее так быстро, что волноваться стало как-то бессмысленно. Поэтому Киру охватило вдохновение.

– Вы уверены, что сможете сделать такую газету, которой до сих пор не было? – спросил Длугач.

Он впервые нарушил молчание, и то ли от этого, то ли по другой какой-то причине его слова прозвучали как главные. Кира поняла, что он знает ее ответ. Да она и сама его знала.

– Уверена, – глядя в его далекие невидимые глаза, сказала Кира.

Легко было говорить «уверена», пока думала, что работы этой ей не видать! А вот когда после совета директоров, который снился Кире всю ночь в виде разветвленного кошмара и заставил ее проснуться в холодном поту в половине пятого утра, – когда на следующий день ей позвонила секретарша Длугача и сказала, что с понедельника она может приступать к формированию редакции, а через неделю Виктор Григорьевич просит представить ему концепцию в общем виде…

– Он просит вас написать, какой вы видите газету, – не поняв, с чем связано Кирино гробовое молчание, пояснила секретарша. – К его возвращению из командировки. Вы слышите, Кира Леонидовна? Алло!

Вот тут-то изображать уверенность было уже затруднительно.

«Все-таки они меня приняли. И юбка не помогла», – глупо подумала она.

Юбка в самом деле разошлась по наново зашитому шву, когда Кира садилась за стол, а когда собеседование закончилось и она встала, то дырку, конечно, заметил весь совет директоров – не спиной же ей было к выходу пятиться. И каблук отломанный они, наверное, заметили тоже, и…

И почему после этой юбки, и каблука, и ее ни на чем не основанной самоуверенности, – почему после всего этого ее все-таки приняли на работу? Да она сама себя ни за что не приняла бы!

Но они ее приняли, и в понедельник Кира отправилась в редакцию газеты «Экономические материалы», чтобы познакомиться с коллективом и решить, кого из этого коллектива она возьмет работать в новую газету, которой, согласно завышенным ожиданиям Виктора Длугача, не должно быть равной на бескрайних российских просторах.

Все это – что она должна набрать в старом коллективе новый, который будет работать на территории Длугача, – сообщила секретарша Инга Алексеевна, когда Кира наконец отмерла у телефонной трубки и смогла задавать связные вопросы.

– В одном здании с Виктором Григорьевичем? – уточнила она.

– На территории, – повторила Инга Алексеевна. – В цехе белого. Там сейчас ремонт делают.

Что значит эта бессмысленная фраза, Кира не поняла. Но переспрашивать лишний раз не стала.

Она шла в старую редакцию с тяжелыми предчувствиями и в предчувствиях своих не ошиблась. Такой невыносимой работы, как знакомство с этим обреченным коллективом, ей не приходилось выполнять никогда в жизни.

Все выходные накануне этого похода Кира провела в библиотеке за чтением подшивок «Экономических материалов» и американских книжек по издательскому менеджменту. Газета, за исключением некоторых статей, казалась ей скучной, а американские книжки – фантастическими или по меньшей мере сомнительными: разве можно здесь и теперь осуществить то, что в них написано?

Но в общем-то все, о чем говорили эти книжки, было Кире понятно. Это даже настораживало: неужели управлять людьми и процессами вот так вот нетрудно, неужели логика этого занятия так очевидна?

– Конечно, – пожала плечами мама, когда Кира рассказала ей о своей новой работе и о панике, которая ее в связи с этой работой охватывала. – Ничего во всем этом хитрого нет. Уж если я бухгалтерию освоила, то почему же тебе издательское дело не освоить?

Мама действительно освоила бухгалтерские премудрости в совершенстве, причем очень быстро. Этому можно было удивляться, потому что до рождения Киры она училась, как и папа, на филфаке, и любые цифры, не говоря про какую-то там бухгалтерию, были для нее в те времена темным лесом. Но потом настали другие времена, за знание метафор и литературных течений платить перестали, у папы это не вызвало ничего, кроме отчаянного раздражения, и мама пошла на краткосрочные бухгалтерские курсы, после которых бабушка через кого-то из своих бесчисленных знакомых устроила ее в бухгалтерию Гостелерадио. Уже через год мама так наловчилась, что могла бы не в пыльноватую контору, а в крупную фирму устроиться. Но в крупной фирме от нее потребовалась бы слишком большая самоотдача, а отдаваться мама могла только папиным делам, ни на что другое у нее не оставалось ни сил, ни времени.

– Освоишь, Кира, освоишь, – уверенно сказала она. – Ты начальница прирожденная, как бабушка твоя была. А навыки – дело наживное.

– Бабушка ни над кем не начальствовала, – напомнила Кира.

– Ты думаешь? – усмехнулась мама. – Я при ней слово сказать боялась. Да и на работе все перед ней по струнке ходили, хотя она даже не заведовала ничем – изучала свои восточные рукописи, и всё. Но вот только глянет с недовольством – мороз по коже. А почему, поди пойми. Такая уж натура. А что она в начальники не лезла… Такие времена были. Она от всего этого, советского, подальше старалась держаться. Принципиально. Ну а теперь времена другие, и из тебя начальница выйдет хоть куда.

Наверное, мама была права; Кира сама это сознавала, и не без тщеславия. Но ее первый день в «Экономических материалах»…

К вечеру этого дня в голове у нее звенело от многообразия интонаций в диапазоне от вызова до угодливости, с которыми разговаривали с нею незнакомые люди, от уверений и жалоб этих людей, от их просьб войти в положение – умирающая мать, больной муж, маленькие дети… Она не могла разобрать, правду ли они говорят, не понимала, сможет ли с ними работать, и даже не столько – сможет ли сама, сколько – будет ли от их работы какой-нибудь толк.

– Кира Леонидовна, ведь я в этой газете со дня основания! И в последнее время – сплошные нервы!

Перед Кирой сидела женщина с огромными перепуганными глазами и нервно теребила бумажный носовой платок. Казалось, скажи Кира одно неосторожное слово, и этот платок мгновенно промокнет от проливных слез. Звали женщину Галина Рюриковна, но она попросила называть ее просто Галиной или даже лучше Галей, хоть и была намного старше Киры.

– Почему же в последнее время сплошные нервы, Галина? – спросила Кира.

– Потому что меня подсиживают! Подставляют, как теперь принято говорить.

– В чем это выражается?

– Вам уже про меня наговорили, я уверена! – В платочке появилась дыра, и Галина Рюриковна нервно бросила его на пол. Потом спохватилась и подняла. – Сказали, что я визирую сомнительные документы, да?