души одеты как слуги и молча следуют за живыми, которые вернулись к своим обязанностям. Но оставшиеся пятеро замечают Каза и направляются к лестнице, ведущей на третий этаж.

– Их слишком много, – выдыхаю я.

С чего я решила, что смогу защитить Казимира здесь? Просто мне даже в голову не приходило, что в Довре так много несогласных. И если среди мертвых появилось столько тех, кто ослабел от потери Света, то живых должно быть в несколько раз больше.

– Мы должны убраться отсюда.

– Убраться отсюда? – нахмурившись, переспрашивает он.

– Я не смогу защитить тебя здесь.

– Но я король.

– Вот именно! – Я замахиваюсь костылем на Скованную даму, которая подходит к Казу вплотную. – Несогласные не хотят, чтобы трон занимали Тренкавели. Они попытаются убить тебя, а я даже не могу убить их. Они уже мертвы.

Я тяну его за руку, но он сопротивляется.

– Нет, Аилесса. Замок только очистился от гадюк, и он снова под угрозой нападения. Я не стану начинать свое правление с побега.

Его бравада просто выводит меня из себя.

– После следующей Ночи Переправы ты вернешься назад.

Всего через две недели, если я решусь воспользоваться хрупким подземным мостом.

– Я не понимаю, что это значит.

Человек с суровым выражением лица подходит ближе.

– Думаешь, это вычурное оружие с выгравированным солнцем Белина поможет доказать твою ценность, мальчик? – Он проводит пальцем по символу на украшенном драгоценными камнями кинжале Каза. – Дело не в том, как ты выглядишь. Тебя действительно должны поддержать боги.

Я отталкиваю его.

– Пошли со мной, – умоляю я Каза. – Доверься мне.

Я уведу его в катакомбы… спрячу, как пряталась сама вместе с Бастьеном.

– Довериться тебе? Ты даже не хочешь объяснить, кто ты такая.

Души придвигаются ближе, издеваясь над ним. Они нюхают его волосы, прикасаются к богатой одежде, жужжат, как рой насекомых. Мое шестое чувство кричит от их близости. Каз изо всех сил старается сохранять спокойствие, не сводя с меня глаз. А я чувствую, как на коже выступает пот. Нужно признаться ему.

– Я – Костяная волшебница.

– Это мне ни о чем не говорит.

Четверо Скованных кружат вокруг него, словно тигровые акулы. А у меня по венам разливается адреналин. Я лезу в рукав и достаю костяной нож. У нас не осталось времени на споры. Мой amouré еще упрямее меня.

Со скоростью сокола я прижимаю острый край кинжала к шее Каза.

– Я девушка, которая должна убить тебя. – Мой голос разрезает воздух, как кнут. – И если ты не уйдешь из замка со мной, клянусь, я сделаю это прямо сейчас.

11. Сабина

Я с дрожью в голосе пою галльскую народную песню, глядя на Бо Пале с Кастельпонта. Или на Кастельпонте? Русло реки под мостом должно быть сухим – как последние десять лет, – но сейчас оно наполнено водой, сверкающей на солнце. Степные гадюки скользят по волнам, словно угри. Но еще больше змей греются на камнях, которые начали нагреваться в утренних лучах.

Ничего не понимаю. С рассветом гадюки должны были расползтись по норам. Я бросаю взгляд на дорогу, которая, извиваясь, ведет к городским воротам. Где же Бастьен и Аилесса? Они уже должны были сбежать. И встретиться со мной здесь.

Раздается громкий смех. Я перегибаюсь через парапет и вижу себя в глади воды.

«Ты не говорила им встретиться с тобой здесь, – говорит мое зеркальное отражение. – Ты уснула, Сабина».

Вокруг моих карих радужек виднеется золотистое кольцо, которого у меня нет, как и острых, словно ножи, зубов, слегка выступающих над нижней губой. Видимо, я действительно сплю. Благодати не вызывают подобных физических изменений.

«Да и почему бы тебе не поспать? Где еще тебе спрятаться от смертей, которые ты навлекла на людей прошлой ночью».

Чувствуя, как желчь подступает к горлу, я отталкиваюсь от парапета.

– Я не хотела никого убивать.

– Я верю тебе.

Ответивший мне голос более вкрадчивый и коварный, чем змеи, шипящие у моих ног. И я невольно вздрагиваю.

– Мама? – зову я, хотя нигде не вижу ее.

– Иди ко мне, мое нежное дитя. Иди, я тебя пожалею.

Как только ее слова стихают, на западном конце моста появляется золотой шакал. Он рычит на меня, но тут с востока доносится пронзительный крик, и серебряная сова опускается на столб с той стороны. Оба зверя взывают ко мне, но я иду к шакалу. Он принадлежит Тирусу, а мать сейчас обитает в его темном царстве. И мне нужно сказать ей, чтобы она оставила меня в покое.

«Не ходи, Сабина, и она вскоре отстанет от тебя».

Я вновь разговариваю сама с собой. И уже не доверяю себе.

Я бегу вместе с шакалом. И как бы быстро он ни бежал, не отстаю от него. Моя скорость получена от него. Моя выносливость получена от него.

Шакал приводит меня к лощине с ручьем, где я закопала его труп. И над его безымянной могилой стоит моя мать. Ее волосы цвета воронова крыла и сапфирово-синее платье колышутся, как и тогда, когда она стояла за Вратами из воды.

Он подходит к ней и садится у ее ног. И мать погружает свои бледные пальцы в его золотистую шерсть.

– Моя бедная дочь, – говорит Одива. – Я же предупреждала тебя, что шакал будет играть на твоих слабостях.

– Разве можно назвать слабостью вызванное нашествие гадюк в Бо Пале? – огрызаюсь я.

– А когда поспешность считалась силой? – Ее кроваво-красные губы изгибаются в подобие улыбки. – Ты собиралась отправить вместо них гэльских узорчатых полозов. И ты, как Леурресса, должна была сразу определить это.

– Но зато у меня появилась еще одна грозная благодать.

– Стоит ли гордиться этим, если еще не овладела третьей благодатью?

Она впивается ногтями в шкуру золотого шакала так сильно, что начинает сочиться кровь.

– Я стала matrone. И теперь сама решаю, что лучше для famille.

Одива вздыхает и опускается на колени на могильном холмике. Ее волосы цвета воронова крыла медленно рассыпаются по плечам.

– Если бы вы с Аилессой могли почувствовать силу любви вашей матери, – она начинает копать землю, зачерпывая ее рукой, – то поняли бы, что я желаю вам самого лучшего.

– Любви, – усмехаюсь я. – Да ты не знаешь значения этого слова.

Она зачерпнула еще три горсти земли. Но яма почему-то уже стала глубиной в полметра.

– Ты говоришь, как Аилесса. – Ее голос звучит легкомысленно, но черные глаза пронзают холодом. – Она постоянно упрекала меня этими словами, несмотря на то, что я бесчисленное количество раз спасала ей жизнь.

– Она бы упрекала тебя