Малкову перевязали голову. Рана, кажется, была не опасная, пуля чиркнула по черепу, но от потери крови, от контузии был Малков слабый и белый, как окружающий снег. Поверх повязки ему нахлобучили шапку одного из погибших.

Несколько раз немцы ходили в атаку, их отбивали. Израсходовали почти все гранаты, и уже в вещмешках оставалось по одному запасному диску, — правда, были у ребят и трофейные «шмайсеры».

На расстрелянный лес опускались сумерки. Слышался вой автомобильных моторов, — наверное, немцы подвозили подкрепления. Вдруг раздались резкие хлопки, на подворье стали рваться мины. Они наделали немало бед. Зародову оторвало ногу. Он, мыча от боли, потребовал, чтобы его перенесли в каменный сарай, там он лег на живот, наставил в темнеющий проем двери ствол автомата.

— Колчанов, — сказал, выталкивая слова из-под усов, — уводи ребят… Я прикрою… Прихвачу с собой… сколько смогу…

Минометный обстрел приутих.

— Иван! — раздался высокий голос из-за штакетника. — Здавайс! Виходи, хенде хох!

Зародов длинно, с боцманским загибом, выматерился в ответ. Лицо его было перекошено от боли и ярости.

— Уводи людей, Колчанов, — хрипел он. — Там, за колодцем, ворота… Я прикрою… Полный диск у меня…

Колчанов в раздумье поскреб небритый подбородок. Ясно, что с хутора надо уходить, — но как? Не подождать ли полной темноты? Он посмотрел на Малкова. Старлей сидел, прислонясь к стене сарая, с безучастным видом, глаза под строго изогнутыми бровями закрыты, — как неживой сидел он. Вдруг, словно ощутив тяжесть колчановского взгляда, он раскрыл глаза, прошептал что-то. Колчанов нагнулся к нему.

— Задача остается, — шептал начштаба. — Выйти к станции…

Возобновился обстрел. Колчанов рывком поднял Малкова, втащил в сарай. Здесь лежали раненые. Один, приподнявшись, писал на беленой стене окровавленным пальцем: «Проща…»

Еще рвались на подворье мины, а немцы уже начали новую атаку, лезли через поваленный забор. Крик, мат, сухой треск автоматов. Немцы напирали сильно, прорвались к жилому дому. Теперь десантники держали каменный сарай, но, понимал Колчанов, противник накапливал силы, окружал хутор. Надо уходить.

Передал по цепочке: отходить с хутора, двигаться в сторону колодца, к воротам, там — на прорыв, в лес. Пихтелеву велел тащить Малкова, но тот, шатаясь, встал на ноги, сказал, что сам пойдет. Колчанов видел, что старлей держится только на упрямой силе воли.

У колодца залегли, прижатые пулеметом. Позади, слышал Колчанов, бил злыми очередями автомат Зародова, прикрывавшего отход. Цыпин и Пихтелев поползли к воротам, где мигало желтое пулеметное пламя. Вдруг Цыпин замер, распластавшись на темном у колодца льду. Пихтелев продолжал ползти, укрылся от роя трассирующих пуль за колодцем, выждал несколько секунд, резко приподнялся и, размахнувшись, швырнул гранату. Никто бы не осилил такое расстояние, метров шестьдесят, а Пихтелев сумел — заткнул «машиненгеверу» глотку, изрыгавшую смертельный свинец.

Рванулись короткими перебежками к воротам. Колчанов подхватил Цыпина, закинул его руку себе за шею, заставил бежать. У Цыпина лицо было в крови, он стонал, сплевывал кровью, но ничего, живой.

На бегу автоматным огнем пробивали дорогу к воротам, натиск был сильный — пробились. Уходили, с треском ломая густые кусты за воротами. Немецкий огонь редел, словно придавленный сгущающимися сумерками.

— Правее, правее, — послышался голос Малкова. — В лес!

«Ну, старлей! — подумал Колчанов. — Превозмог…»

Примерно через час, углубившись в лес, Малков скомандовал привал. Да уж и сил-то не было идти дальше, десантники повалились на снег.

Цыпин был ранен по-дурному: пуля пробила ему нижнюю челюсть и вошла в левое плечо. Он корчился от боли и тихо матерился, пока Ваня Деев обматывал ему бинтами плечо. Пихтелеву тоже досталось, но он сам управлялся — снял полушубок, стянул гимнастерку, перевязывал поверх окровавленной тельняшки мощную грудную клетку. Колчанов узел ему завязал, помог одеться.

— Осколками мины побило, — сказал Пихтелев. — Мелкими, глядь.

И, достав кисет, принялся сворачивать огромную цыгарку.

Долго на снегу не полежишь, если, конечно, хочешь жить дальше. Разгоряченные боем, прорывом, десантники скоро остыли. Мороз, крепчающий к ночи, пробирал до костей, лез в самую душу. Старший лейтенант Малков поднял людей, пересчитал — оказалось их теперь тридцать четыре, почти все пораненные. Смутно белели лица с провалами глаз в ночной мгле. Ветер шумел над их головами в мотающихся кронах сосен.

Воды во флягах ни у кого не осталось. Сгребали снег в ладони, ломило зубы, снег держали во рту, пока не растает от внутреннего, пока еще имеющегося тепла. Но и оно, тепло, убывало.

Шли долго, а может, просто от усталости казалось, что долго. Лес вдруг расступился, на открывшейся местности возникла притуманенная полоска насыпи. То была железная дорога.

Ну вот, вышли, значит. Выполнили боевую задачу. Но что-то незаметно, чтобы Вторая ударная выдвинулась навстречу. Не слышно было звуков боя, только доносились с юга, из-за железной дороги, редкие пулеметные очереди — беспокоящий огонь, какой всегда бывает по ночам на переднем крае.

Колчанов вопросительно посмотрел на Малкова. Тот стоял, прислонясь к сосне, по колено в снегу, черный автомат косо перечеркивал по груди белый полушубок. Какие мысли текли в его контуженой голове?

Кто-то из десантников бил кресалом, пытался высечь искру на вытянутую из патрона паклю. Малков вдруг обернулся, зло крикнул:

— Не зажигать огня! — И добавил слова, каких никто от него прежде не слышал.

Потом велел двигаться вдоль железной дороги вправо — к станции Аувере. Но вскоре боевое охранение, шедшее впереди, доложило: под ногами чавкает вода, один боец провалился, еле вытащили, — словом, болото.

Опять задумался Малков. Среди бесконечных туч, раздвинутых ветром, открылась тонкая скобка луны в последней четверти — небо будто взглянуло желтым прищуренным оком на группу бездомных людей в ночном лесу и, ужаснувшись, поспешило затянуться наплывающими облаками.

— Колчанов! — позвал Малков. — Вот что. Сейчас перейдем желдорогу. Задача — пробиться через линию фронта к своим. Ясно?

— Так точно.

— Теперь, — продолжал старлей. — Если меня убьют, примешь командование. Если прорвешься, доложишь: десант задачу выполнил. Несмотря на сильное противодействие противника. Ясно? Выполнили задачу!

— Ясно, — сказал Колчанов.

Железную дорогу перешли без помехи. Снег по ту сторону насыпи был чуть не по горло. Выбирались из снежной ванны долго. А когда, продравшись сквозь полосу тугого, как бы остекленевшего кустарника, вошли в лес, увидели бревенчатую избушку, явно нежилую, с двумя пустыми, без стекол, глазницами окон. Это было спасение. Холодно, конечно, но — крыша над головой и дощатый, хоть и щелястый и замусоренный, пол под ногами. Малков назначил часового, остальные легли, вещмешки под голову, в обнимку с автоматом. Храпом, трудным дыханием смертельно уставших людей наполнилась изба, но и во сне им не было покоя. То один вскрикнет от страшного сна, то другой. А вскоре часовой вошел в избу и разбудил Малкова: со стороны Нарвы прошла мотодрезина. Малков взглянул на часы, было двадцать минут четвертого. Он велел часовому лечь отдохнуть, а сам вышел наружу, в ночь, продутую ветром, чреватую бедой. Меж сосен смутно виднелась железнодорожная насыпь. Было тихо. Только потрескивали, качаясь, промерзшие деревья. Где-то неподалеку заурчал мотор. Ветер донес голоса, слов было не разобрать, но ясно, что говорили по-немецки.