– Лучше бы ты преподавала экономику, мама!

– Почему? – Пульсатилла считала себя хорошим преподавателем. Ей нравилось рассуждать о характерах героинь, и она всерьез считала, что классика потому и становится классикой, что речь в ней идет о вечных ценностях. Она помнила что и дочки, особенно старшая, когда еще училась в школе, тоже с интересом слушали ее рассуждения. Теперь, после этого странного выпада, она подозревала почти наверняка: с Викой случилось что-то нехорошее, только вот надо еще выяснить что. От волнения и страха за дочь у Пульсатиллы задрожал подбородок.

– Фу! Как некрасиво дрожит у тебя лицо! – с презрением отвернулась Вика. – Надо уметь сдерживать себя!

– Поставь на место книги! – тихо, но твердо сказала ей Пульсатилла.

– Кладезь премудрости! – фыркнула Вика, но все-таки стала собирать тома. В дверях возникла младшая сестра.

– Ты поела? – спросила у нее Пульсатилла.

– Да, спасибо. Все было очень вкусно, – машинально ответила девочка, на что Вика презрительно фыркнула. Катя снова прошла к своему столу, с интересом оглядывая комнату. – Что это тут у вас было?

– Ветром сдуло, – ляпнула первое, что пришло в голову, Пульсатилла и стала собирать с пола листочки. Вика еще водружала книги на полку, когда Пульсатилла, взяв томик Джона Фаулза, вышла в кухню и, присев там к столу, принялась рассматривать вылетевшие бумажки. И каково же было ее удивление, когда она увидела, что некоторые заметки были написаны не ее собственной рукой, а еще не устоявшимся Викиным почерком.

«Посмотрю, когда они уснут», – решила Татьяна и уселась пить чай. И только когда в комнате девочек погас свет, она решилась читать отрывки, которые подчеркнула Вика.

Первая строка на бумажке, попавшаяся на глаза Пульсатилле, была подчеркнута. Далее следовала цитата.

Джон Фаулз пишет, как мужчины привыкли судить о женщинах

Женщины, как товары на полках, терпеливо ждут своего покупателя, а мы заходим в лавку, рассматриваем их, вертим в руках и выбираем, что больше приглянулось – пожалуй, эту... или вон ту? И если они мирятся с этим, мы довольны и почитаем это доказательством женской скромности, порядочности, респектабельности. Но стоит одному из этих выставленных на продажу предметов возвысить голос в защиту собственного достоинства... Почему, собственно, замужние дамы, нарушающие брачный обет, заслуживают большего снисхождения, чем...

После чего почерком Вики была сделана жирная приписка: «проститутки».

Пульсатилла перевернула несколько страниц. На одной из них был подчеркнут эпиграф.

Кто такой был этот Лесли Стивен, Пульсатилла не знала. Боже, какая каша, какая сумятица у девочки в голове! Таня отложила в сторону простой темный томик. Ей захотелось, будто наседке, раскрыть над дочерьми крылья и защитить их от мира. Но от всего не защитишь, подумала она и осторожно прошла к девочкам в комнату. Катя спала, по своей привычке свернувшись клубочком, как маленькая, посапывая во сне. Вика лежала тихо и неподвижно, вытянувшись на своей постели. «Тоже спит», – подумала Пульсатилла и в темноте склонилась над ее изголовьем. Лицо дочери было бледным, огромные, неподвижные, странно блестящие в темноте глаза смотрели в потолок.

– Вика! – ахнула в ужасе Пульсатилла. Ей показалось, что дочь умерла.

– Ты чего? – Вика потрогала мать за руку.

– Господи! – опомнилась Пульсатилла. – Ты что, не спишь?

– Не сплю, как видишь. – В шепоте дочери слышалось недовольство. – А ты чего шпионишь?

– Да что ты, я просто так зашла, – почему-то стала оправдываться Пульсатилла. – Я всегда к вам захожу, когда вы спите... всю жизнь... просто вы этого не знаете.

– Конечно, всю жизнь, – с еле заметной усмешкой прошептала дочь. – Как от очередного любовника возвратишься, так прямо сразу к нам!

– Как ты смеешь! – У Тани от негодования зашлось в гневе сердце. – Сопливка! Ты за собой смотри, пока не вляпалась куда-нибудь! Потом уж мне будешь указывать, как жить!

– Вот и ты ко мне не лезь! – заявила дочь и отвернулась к стене.

Пульсатилла в негодовании вышла из комнаты и отправилась мыть посуду. Наведя порядок в кухне, она специально поискала, чем бы еще заняться, но ничего не придумала и ушла спать на свой диван. Ворочалась она там, ворочалась, но заснуть не могла. Уж очень обидным показался ей упрек дочери. Вместе с тем она не могла не признать частичную его правоту.

Да, правда, она была влюбчива, бывало, что поступала опрометчиво, но во имя чего она бросалась в водопады чувств? Что вынуждало ее раз за разом отправляться в сомнительные экспедиции на поиски счастья? Только ли эгоизм и обида брошенной женщины? Вовсе нет. Ей хотелось вновь создать полноценную семью, в которой хорошо жилось бы всем – в том числе и дочерям. И в поисках даже не счастья, нет, а только благополучия Пульсатилла пускалась наудачу в каждое, даже на первый взгляд сомнительное новое знакомство. Надежда, что вдруг в каком-нибудь очередном самце, жаждущем развлечений и отдохновения от надоевшей домашней суеты, она найдет уж если не сказочного принца, то вполне подходящего мужчину, способного и желающего изменить ее жизнь, не могла оставить ее. «Где же ихразглядеть с первого раза?» – думала Пульсатилла, подразумевая под словом ихвсех своих вероломных и непорядочных любовников, на которых когда-то были возложены определенные надежды.

Конечно, дочка пока еще не может всего понять, опыта маловато. И не дай ей Господи такого опыта! Все на свете сейчас отдала бы Таня, только бы девочки не испытали в жизни тех разочарований, которые пришлись на ее долю. Но вот что странно – после горьких мыслей о ее собственной печальной женской судьбе, после употребления спасительной и все оправдывающей, вполне расхожей мысли о том, что негде взять приличного мужика, потому что хорошие заняты, а среди свободных шатаются одни козлы, Пульсатилла вдруг вспомнила не кого-нибудь, а Кирилла. Как бесовская тень, возник в ее памяти его образ, обряженный в плащ страдальца, каким он представился ей в ту ночь, когда они ехали от Нины. И хотя Пульсатилла прекрасно знала почти все о перипетиях его неудачного брака с подругой, скоропалительной женитьбе на Лизе и последующем новом разводе, в сердце ее невольно вползло сочувствие к этому сильно постаревшему за последние годы, но еще не утратившему бойкости бывшему Нининому мужу.

«Может быть, он не так уж и виноват во всех этих разводах? Ейя всегда говорила, что нужно было по-другому себя вести, – подумала Пульсатилла. И в том, что мысленно она назвала подругу не по имени, а употребила по отношению к ней безликое местоимение, заключался некий элемент предательства, который она почувствовала, но вины за который не ощутила. – А уж в том, что Лиза сбежала от него с любовником, он вообще не виноват. За это его как раз надо пожалеть».

И как-то неожиданно получилось, что рассуждения о Кирилле привели Татьяну в благоприятное расположение духа. Она отвлеклась от мыслей о дочери и, упомянув по необходимости, как это водится у большинства женщин, имена Бога и Святой заступницы, положилась на то, что все, что сейчас кажется тяжелым и трудным, скоро как-нибудь с Божьей помощью рассосется. И уже с этой дополнительно принесшей облегчение мыслью Пульсатилла наконец успокоилась на своем диване и заснула.