уязвимость. Кому, как не тебе знать, в каком небезопасном положении находится остров… И нам еще повезло жить в мирные времена, не боясь иностранных притязаний и пиратских набегов. Это определяет поведение, суть островитян, их взгляды на жизнь: страх, опасливость, недоверчивость, подавленные страсти, трудность построения иных отношений, кроме эмоциональных, насилие, пессимизм, фатализм… Угрожаемое положение острова может стать причиной у островитян инстинктивного страха перед жизнью. Часто отмечалось, что они замыкаются в себе, предпочитают уединение, сами превращаясь в остров, довольствуются малым, ограничивая свое общество семьей, кланом, к которому принадлежат, ибо группа обеспечивает им безопасость.

– Ты меня пугаешь. И везде одно и то же?

– Угроза извне и страх везде оборачиваются иллюзией, что островитянство будто бы является привилегией и силой, тогда как на деле оно – лишь источник беззащитности и слабости. Все черты – непонятные, привлекательные, обескураживающие – островной ментальности отсюда: люди, трудные для понимания, хитрые бестии, одновременно боязливые и отважные, страстно влюбленные в свою землю, замкнутые в себе, притаившиеся внутри своей группы. Все самодовольное, высокомерное, надменное, агрессивное отношение к другим отсюда. Такая форма безумия.

– И какой ты из этого делаешь вывод?

– Я не знаю, переживут ли все эти микромиры всеобщее обезличивание, навязанное глобализацией, интернетом, социальными сетями, туризмом. Не знаю, будут ли завтра еще острова.

– А что, если острова – будущее человечества? – спросила Х.

И добавила, что эта надежда может стать достаточной причиной, чтобы окончательно сделаться островитянкой и защищать острова.

* * *

Впервые я услышал о Х, когда гостил на острове у друзей. Дом у маяка превратили в музей, управляемый одним фондом. Это был фонд, посвященный островам – и, в частности, этому острову, на котором он родился, – островной культуре, потеплению климата и другим опасностям, которые угрожают землям, окруженным водой. В одном зале было представлено дело жизни основательницы, Х, живо реагировавшей на эти угрозы, особенно подрывную работу моря, становящуюся все опаснее из-за подъема вод и усиления штормов.

Мои друзья, хорошо ее знавшие, описывали лучезарную женщину. Каждый раз, встречая ее, они, по их рассказам, поражались свидетельствам жизни уравновешенной, расцветшей, сросшейся с землей и светом острова. От нее, вспоминали они, исходила сила, стойкость, умиротворение. Женщина на голову выше всех, знающая, откуда она пришла и куда идет. Нашедшая свой путь.

Одно из нежданных преимуществ островного положения кроется в любви к земле. Как и всякая любовь, любовь к острову может, на выбор, стать западней, заточением или же подарить радость – которая осчастливит и сделает легче, свободнее, лучше. В тот вечер, когда я посетил дом у маяка, остров и мыс, где Х пыталась возвести свой первый дом, казались чудом, залитые нежным солнечным золотом. Минуты красоты и благодати. Молитва.

Дом у маяка, окруженный изгородью, был большой, совершенно белой постройкой. Просторный, но Х занимала в нем только одно довольно маленькое помещение под крышей, где нашла свое убежище. Ей открывался просто исключительный вид на море и остров, потому что квартира выходила на потрясающую террасу, балконом нависавшую над утесами, – панорама была почти такой же обширной, как с маяка. На этой достойной пророчества вышке, самой дальней точке острова, выдающейся в море, Х любила дышать небом и наполняться безбрежным светом. Изнутри тоже целиком белый, дом был обставлен строго, можно даже сказать, по-монашески, не будь он просто островным, под стать аскезе – и легкости, – к которым принудили Х обстоятельства.

В доме было еще две или три квартиры, именуемые «для ученых», которые Х, говорят, предпочитала называть «гостевыми»: их почти постоянно занимали друзья. Были еще большие залы – одни для встреч, другие для выставок.

Мои хозяева рассказали, каким счастьем было ремонтировать и обставлять этот дом. Как в считанные недели Х стала царицей весело гудящего улья, как ей удалось, благодаря своему энтузиазму и организаторским способностям, вдохновить команды мужчин и женщин с острова, пришедших ей на подмогу, как первым помог Робер. Как он стимулировал ее энергию, поддерживал в ней жизненную силу, свежий взгляд, желание, стараясь, по своему обыкновению, разделить и облегчить бремя.

Робер делился очень своеобразным впечатлением: в деле жизни Х, доме, говорил он, было что-то органическое, он лучился энергией, нес в себе свою собственную силу обновления. По крайней мере, так, когда он там работал, ему казалось. Дом у маяка был живым существом, душевным, компанейским. Робер говорил, что этим он обязан образу мыслей Х, ее всегда бодрствующему разуму, ее воле и неустанной деятельности. Для Робера это был факт: Х находила удовлетворение только в действии. Он гордился – и был счастлив, – что смог ей помочь, и сегодня, когда ее уже не было в живых, дом превратили в музей, в учреждение, призванное жить долго и на протяжении всего года привлекавшее гостей, заостряя их внимание на опасностях, грозящих островам и островитянам. Остальные жители острова тоже гордились этой достопримечательностью, созданной их руками: символически дом у маяка стал их общим достоянием.

Х вложила в проект фонда все деньги, которые после катастрофы дома – и долгих месяцев юридических битв – выплатили ей страховые компании. Этот фонд стал делом ее жизни. Держать в курсе, привлекать внимание, генерировать идеи и создавать произведения искусства, объединять, мобилизовать энергии – она хотела всего этого вместе. Поставить острова – и свой остров – в центр мироздания. Сохранить многообразие мира. Его пестроту. Его человечность.

Робер помог ей отреставрировать дом, но порывом создать Фонд защиты островов она была обязана Симону. Это он, своей любознательностью, своим добрым отношением, своим терпеливым присутствием в ее жизни, показал Х, что ее любовь к острову – не просто каприз женщины, пожелавшей вернуться в детство, в места своих каникул, нет: ее любовь к острову связана еще и с темой в высшей степени политической – и нравственной. Острова – хранилище мира. Пространства – и биотопы, – которые мы должны беречь, охранять, защищать. Ради красоты этой жизни и чести ею жить. Ради спасения мира. И здесь было что передать ученикам, которых можно найти во всех слоях общества, на всех широтах.

– Спасение мира через острова, – думалось Симону, – кто бы мог представить, что мы к этому придем…

Когда я зашел в фонд, там были объявлены два научных коллоквиума: «Эстетика острова как парадигма концепта Dasein у Хайдеггера»; «Изгнание и образ изгнанника (символические размышления о его психике и утрате корней)». В эти дни проходила и выставка – одна из задуманных демонстраций для опроса, согласно пожеланиям Х, тех, кто проявляет интерес ко всем формам культурного выражения, – под названием «Остров и Женщины», с любопытными вариациями на тему французского слова «île» – остров, которое могло бы быть женским родом от местоимения «il» – «он»[6]. Выставку дополняли приглашенные художники и писатели, съехавшиеся, чтобы подальше от кипучего мира поработать над темой – поистине