Таким был Новый Орлеан, таким был мир Кертиса. Он знал и любил каждое здание от железнодорожного вокзала на Южной Рампарт-стрит до своего дома на Северной Дэрбини-стрит. Молодой человек чувствовал себя неотъемлемой частью Нового Орлеана, и эта роль определенно ему нравилась. Даже работа носильщика была Кертису по душе.

«Я присматриваю за багажом и тем самым помогаю людям путешествовать, – думал он. – Очень хорошее и полезное занятие, разве нет?»

За велосипедом Кертиса тряслась маленькая деревянная тележка на трех колесах. На дне ее лежал аккуратно сложенный темно-синий пиджак, обернутый коричневой бумагой, а сверху белела коробочка, перехваченная золотистой лентой. В этой бережно упакованной коробочке дожидался своего часа подарок для Эйвы Гордон.

Сдав смену, Кертис как ошпаренный влетел в раздевалку, где под бдительным надзором Старого Крэба хранилась униформа носильщиков. Он встал под душ, отмылся от сажи поездов и достал принесенную заранее праздничную одежду.

Кертис надел накрахмаленную белую рубашку, отглаженные темно-синие брюки и обулся в блестящие туфли, такие же черные, как и он сам. Завязывая перед большим квадратным зеркалом купленный в четверг бело-голубой галстук-бабочку, молодой человек мысленно поблагодарил соседа Хармона Атли, который объяснил ему, как это делается. Без него Кертис точно не справился бы, потому что мать, безуспешно пытаясь разобраться с «бабочкой», сильно разнервничалась и опять слегла в постель.

Поправляя галстук, Кертис внимательно изучил отражение в зеркале: на него смотрел юноша двадцати лет от роду. Не такой красавчик, как Роуди Паттерсон, но и не урод, каким слыл Бигджо Кумбс по прозвищу Беззубик, на чьем лице, как говорится, черти горох молотили. Кертис записал себя в крепкие середнячки. Он не раз слышал от окружающих, что у него большие ясные глаза и обаятельная улыбка: в отличие от многих сверстников, зубы у него были хорошие. «В общем, грех жаловаться на судьбу», – подумал Кертис. Мать всегда говорила, что интересный человек, привлекательный как личность, будет красив и внешне. А еще она повторяла, что Кертис очень похож на своего отца, Джо Мэйхью. Это печалило Орхидею, и она снова ложилась в постель.

Кертис, прихватив штанины прищепками, чтобы промасленная цепь не запачкала брюки, уверенно крутил педали, курсируя по улицам мимо разноцветных неоновых вывесок ночных клубов, из распахнутых дверей которых ревела джазовая музыка. Сердце его билось часто, но не от физической нагрузки, а в предвкушении встречи с именинницей.

«Подумать только! Сама Эйва Гордон пригласила меня на день рождения! – ликовал Кертис. – А мне казалось, что она совсем забыла про мое существование».

Каждое утро со дня их знакомства Кертис, проезжая под окнами Гордонов, сбавлял ход в надежде заговорить с Эйвой еще раз. Молодой человек хорошо помнил, как они познакомились: Эйва только-только вышла из дома, а он как раз ехал мимо. Кертис набрался храбрости, остановился и вежливо поздоровался. Девушка смерила его высокомерным взглядом. Несмотря на то что юношу прошиб холодный пот, он все же представился ей. Услышав имя, Эйва оттаяла: «Кертис Мэйхью? Как будто я слышала о тебе. Ты, кажется, местная знаменитость?» На что он улыбнулся, пожал плечами и ответил: «Я – это просто я».

«Она такая хорошенькая! И так вкусно пахнет! Словно смесь корицы с гвоздикой, нагретая лучами летнего солнца, – думал Кертис. – А уж какие она носит шляпки! И всегда в белых перчатках! Никогда не видел Эйву без перчаток!»

Справедливости ради надо сказать, что со дня их знакомства Эйва вообще попадалась на глаза Кертису исключительно редко. Лишь иногда ему удавалось издалека приметить девушку в компании подруг, попивающих лимонад в саду, или увидеть край ее платья, вдруг мелькнувший за кованой решеткой дома, – на этом, пожалуй, и всё.

Но в среду утром Эйва окликнула Кертиса из-за ворот и пригласила на вечеринку в честь своего дня рождения. «Должно быть, она поджидала меня, – подумал Кертис, и мысль эта согрела ему душу. – Не зря, получается, я кружил тут каждое утро!» И он ответил: «Конечно же, я приду, мисс Эйва! В субботу, в семь вечера, как штык! Ни за что в жизни не пропущу ваш день рождения!»

Что подарить имениннице, он придумал с легкостью. В первую встречу над ними кружила желтая бабочка, будто фея из сказки, опутывая их невидимыми нитями все крепче и крепче. Бабочка сперва села на шляпку Эйвы, а затем перепорхнула на плечо Кертису. «Ты никак подслушивать собралась?» – спросил он бабочку и развеселил этим девушку. Смех ее переливался, точно вода в садовом фонтанчике. В подарок Эйве Кертис купил брошку. В четверг после работы он проехался по магазинчикам вдоль Кэнэл-стрит и в одном из них наткнулся на маленькую лакированную желтую бабочку с золотистыми камушками на крыльях. Брошка обошлась ему дорого, но она того стоила. Эйва того стоила.

Увидев впереди поворот на Гавэрнор-Николс-стрит, Кертис, желая поскорее оказаться рядом с Эйвой, прибавил скорости и понесся во весь опор. В поворот он вошел так, что тележка за ним чуть не перевернулась. Кертис проскочил между автомобилей и под пронзительные гудки клаксонов помчался на север. Вдоль Гавэрнор-Николс-стрит располагались дома богатых и уважаемых людей, укрывавшихся от посторонних взглядов либо за каменными стенами, либо за коваными железными заборами.

Отец Эйвы Гордон владел в Тримее двумя продуктовыми магазинами. Мистер Гордон был честным малым и на такие продукты, как репа, стручковая фасоль и свиные щеки, цены не заламывал. Дела у него шли хорошо, и он быстро добился успеха.

Впереди замаячили роскошные черные автомобили, один за другим останавливающиеся у особняка Гордонов.

«Столько уважаемых семей, все сливки Тримея собрались! Разве мне тут место? – засомневался было Кертис и сразу же успокоил себя: – Да брось, тебя же пригласила сама виновница торжества!»

Он спрыгнул с велосипеда, надел пиджак, снял со штанин прищепки и, толкая велосипед, двинулся к дому размеренной поступью джентльмена.

Весь двухэтажный особняк Гордонов буквально пылал разноцветными огнями. Великое множество свечей в светильниках освещало высокий кованый забор и крыльцо. Сад украшали фиолетовые, оранжевые и зеленые бумажные фонарики. У распахнутых ворот Кертис занял очередь: перед ним стояли разодетые в пух и прах молодые люди. Никого из них Кертис прежде не видел. Они показывали швейцару в смокинге пригласительные открытки с красивым тиснением и один за другим проходили внутрь. Наконец очередь дошла и до Кертиса. Швейцар глянул на велосипед с таким презрением, словно это был гигантский протухший сом, выловленный с грязного илистого дна Миссисипи.

– Пригласительный есть? – нахмурив густые седые брови, строго спросил он.

– Мм… Нет, сэй, у меня нет ничего такого. Эйва Гордон пригласила меня лично.

– Имя?

– Кертис Мэйхью.

– А, – отозвался швейцар, – тогда вам туда, за угол. Проходите через кухню, пожалуйста. – И затянутой в белую перчатку рукой указал Кертису на мощеную дорожку, терявшуюся где-то в кустах. Сказав это, он тут же переключился на других гостей, уже протягивавших ему пригласительные.