— Уже вторая за сегодня, — подчеркнул Рук.

— Я же говорил вам, этот человек обладает силой! — воскликнул Каньеро. — Силой тараканьей крови!

— Детектив Раймер, — продолжала Никки. — Как только мы закончим совещание, отправляйся в отдел ИТ, вежливо постучись и спроси, нет ли у них фанатов «Теории Большого взрыва»,[42]которые могли бы проверить, пользовалась ли Николь виртуальными хранилищами.

Детектив-южанин, оправдывая свое прозвище «Опи», спросил с тягучим акцентом:

— Ничего, если я наведу там шорох в воскресенье?

— В воскресенье даже лучше, — ответила Хит. — Они сразу поймут, насколько это важно.

После ужина они приехали домой к Хит и обнаружили, что лифт по-прежнему не работает. На площадке второго этажа Рук на несколько секунд остановился и переложил сумку с вещами, с которой ездил в Бостон, в другую руку.

— Ох уж эта ручная кладь! Хотел бы я, чтобы она действительно была ручной и сама поднималась по лестнице по моему веленью.

— Хочешь, я возьму?

— Но-но, — возразил он, отмахиваясь. — Будем считать, что сегодня я выполнил свой комплекс упражнений.

— А теперь посмотрим, умею ли я сочинять сказки, мистер Лауреат. Упражнения сегодня, а полуобнаженная массажистка завтра?

— Вот это сказка со счастливым концом, — выдохнул он, преодолевая последний пролет.

Рук нашел в дальнем углу холодильника бутылку бургундского урожая 2007 года и обвинил Никки в том, что она припрятала вино для себя, а потом уселся рядом с ней на диван, чтобы смотреть альбомы с фотографиями.

— Это все, что у меня осталось, — произнесла она, указывая на картонную коробку с семейными реликвиями, стоявшую рядом на полу. — Я даже не знаю, что пропало. Тот, кто обыскивал квартиру в вечер убийства, унес остальное. Наверное, он вынужден был уйти прежде, чем нашел эту коробку.

— Никки, если для тебя это тяжело…

— Конечно, тяжело. А ты как думал? — Затем она положила руку ему на колено. — Поэтому я рада, что ты сейчас со мной.

Они поцеловались, ощущая на губах вкус вина. Рук оглядел комнату и задумчиво посмотрел на Никки.

— Мне всегда хотелось спросить у тебя одну вещь, но я не знал как.

— Ты имеешь в виду — как я могу жить здесь после того, как ее убили? — Он покачал головой, и она воскликнула: — Перестань, Рук, ты сейчас осмотрел комнату с таким видом, что о твоих мыслях догадался бы даже младенец. Прозрачнее этого только твое лицо во время игры в покер.

Он не ответил, просто смотрел на нее.

Никки отвернулась к кофейному столику и провела кончиками пальцев по краю альбома.

— Трудно сказать. Родственники, друзья уговаривали меня переехать. Но я чувствовала, что если оставлю эту квартиру, то предам маму. Возможно, когда-нибудь я захочу отсюда уехать. Но мне всегда казалось, что нужно жить именно здесь. Это место всегда было для меня домом; оно связывает меня с ней. — Она выпрямилась и хлопнула в ладони, чтобы прогнать мрачное настроение. — Итак, ты готов смотреть скучные снимки чужих людей?

Они неторопливо принялись перелистывать страницы. Альбом начинался со школьных и студенческих портретов родителей Никки и фотографий в неловких позах, с напряженными лицами, в компании пожилых родственников. Среди снимков отца со времен учебы в Университете Джорджа Вашингтона[43]были несколько снимков на баскетбольной площадке — он играл за команду Университета — и фото с только что полученным дипломом Школы бизнеса на фоне Капитолия. Здесь было множество снимков матери, сделанных в консерватории — в основном за фортепиано или перед ним. Попалось даже фото с профессором Шимидзу, которая вручала пианистке букет и приз, но никаких камерных дуэтов не было — кроме одного, с Леонардом Фриком. Ни следа лучшей подруги Николь Бернарден. Когда Никки закрыла первый альбом, Рук сказал:

— Похоже на один из научно-фантастических фильмов, которые крутят на канале «Syfy», — когда разрыв пространственно-временного континуума уничтожает все следы существования лучшей подруги.

Никки посмотрела на него невидящим взглядом и тихо произнесла:

— Точно. Похоже именно на это.

Но замечание Рука все-таки вызвало у нее улыбку, и он продолжил:

— Знаешь, что нужно сделать? Проще простого. Расспросить твоего отца.

— Нет.

— Но ведь твой отец лучше, чем кто-либо…

— Это исключено, понятно? Так что забудь.

Ее резкий тон пресекал все возможные возражения, так что Руку оставалось только спросить:

— Идем дальше?

Второй альбом был посвящен ухаживанию Джеффа Хита за Синтией, путешествию пары счастливых молодых людей по Европе, визиту в Париж — по-прежнему без Николь. Рук предположил, что она могла присутствовать на свадебных фотографиях, но Никки сказала, что свадьбы не было. Отец и мать, дети семидесятых, поддались модным тогда среди молодежи тенденциям и просто уехали вдвоем. Дальше следовали фотографии маленькой Никки в Нью-Йорке, в том числе замечательный снимок — девочка, едва научившаяся стоять на ногах, держится за железные прутья ограды Грамерси Парка и сердито смотрит из-за них в объектив.

— Я видел такое лицо почти у всех твоих арестованных преступников.

Никки рассмеялась и закрыла альбом.

— Что, все? Только началось самое интересное.

— Все. Остальное — мои фотографии не в самом лучшем виде, так что я не намерена развлекать тебя за счет собственного унижения. Надо мной достаточно смеялись в седьмом классе. Я твердо знаю, что Николь там нет.

— У меня появилась очередная сумасшедшая мысль.

— У тебя, Рук? Подумать только! — воскликнула она, наливая вино в бокалы.

— На самом деле не настолько уж и сумасшедшая. Тебе сегодня ни разу не приходило в голову, что тебя назвали в честь Николь? — Он смотрел, как на лбу у нее появляются морщинки. — Ага, согласна?

Она махнула рукой.

— Меня зовут не Николь.

— И что дальше? Никки, Николь. Очень похоже. Это имеет смысл, особенно если они были такими близкими подругами… Хотя, судя по этим фотографиям, — он кивнул на альбомы, — похоже, что Николь уже давно превратилась в воображаемую подругу.

Никки отправилась во вторую спальню, где стоял ее письменный стол, чтобы обзвонить своих детективов и проверить электронную почту. Вернувшись в гостиную, она обнаружила Рука сидящим посередине комнаты на ковре.