всем стоять на стульях пришлось. Почти до самого утра. Пока Любовь Рудольфовна не пожалела нас и не отпустила спать.

Гул, все это время стоящий в столовой вдруг прервался. Я обернулся и увидел, как к завтраку, не спеша, идут рябой и его компания.

В полной тишине детдомовцы взяли тарелки, затем подошли к своему столику. Но сели на стулья только трое. Тот, которого звали Паханом, прошел мимо и направился в нашу сторону. Платон крепко сжал ложку в руке и поднялся на ноги.

— Знаешь из-за кого я почти всю ночь простоял на стуле? — говорил Пахан, приближаясь к нам и смотря на моего друга, который вчера постоял за себя.

— Хватит! — я преградил провокатору дорогу. — Замяли. Вам вчера тоже первым никто кефир на голову не лил.

Но Пахан оттолкнул меня в сторону. Так легко, словно я весил килограмм пять. Я отлетел, наткнулся на стул, упал вместе с ним на пол, услышал звук бьющейся посуды, а когда обернулся увидел, что из шеи Платона торчит осколок тарелки. Мальчишка захлебывался и пытался зажать рану руками.

— Нет. Это точно сон, — встряхнул головой я.

Но дети завизжали так правдоподобно, что я вновь засомневался. Подбежал к одаренному, снял с себя пижаму, оторвал от нее кусок ткани и приложил к ране.

Платон смотрел на меня испуганными глазами и не мог произнести ни слова. Я вспомнил, как когда-то Настя точно также умирала у меня на руках. Вместе с осознанием, что это может быть реальностью, меня охватила паника. Парнишка, которого я зауважал больше остальных вот-вот испустит дух. И в этом виноват я со своими амбициями и тем, что хотел воспитать из него мужика, который не будет бояться никого и ничего.

Как только я поверил в происходящее, смотря в глаза умирающему мальчишке, он вдруг поменялся в лице и равнодушно произнес:

— Проснись. Костя.

Эти слова эхом разнеслись по столовой, и я понял, что это всего лишь сон. Открыл глаза. Рядом со мной на кровати снова сидел Платон и радовался тому, что я пришел в себя после того, как потерял сознание вчера. В столовой. Со стулом в руках.

Все, что происходило дальше по-настоящему заставляло страдать.

Я всегда ненавидел кошмары. Обожал просыпаться после них и осознавать, что это сон. Самыми запоминающимися из прошлой жизни были те, в которых у меня ни с того ни с сего начинали выпадать зубы. Или я случайно сбивал на машине человека. А иногда я просто убегал от чего-то страшного, что преследовало меня с первого этажа темного подъезда на пятый и никак не могло догнать.

Но если раньше что-то подобное мне снилось довольно редко, то теперь из одного кошмара я проваливался в другой, каждый раз очухиваясь в кровати и не в силах понять сон это или реальность.

Я пережил все. Начиная с того, что меня увозят на Казачью Заставу, до того, как директриса сообщает мне, что мои мать и сестра нашлись в Петербурге, но застреленными неизвестными. Иной кошмар мог длиться несколько месяцев и в нем в самый разгар битвы с мутантами меня сжирали заживо. И в каждом сюжете я до последнего думал, что это сон, но как только мне казалось, что вот она — реальность, тут же происходил какой-то трэш и я снова испытывал поганое чувство ужаса и страха.

Конца этой пытке не было. Какой бы способ освободиться из оков кошмарницы я ни придумывал — все было тщетно. Оставалось только одно. Испытывать эти ужасы до тех пор, пока стерве не надоест мучать маленького ребенка.

Так я пережил еще несколько кошмаров. Один из них закончился тем, что я очнулся в больнице после аварии на трассе в Италии и доктор на ломаном русском языке рассказал, что все это время я был в коме, а моя жена, к сожалению, скончалась.

— Наконец-то ты проснулся, Костя, — Платон привычно радовался моему пробуждению, когда я в очередной раз открыл глаза.

— Ладно, — выдохнул я. — Не хочешь по-хорошему, значит будет по-плохому…

— Чего? — одаренный округлил глаза.

— Вы меня слышите, Тамара Николаевна. Так ведь? — я смотрел на детдомовца с разными глазами.

— Все хорошо, Костя. Сейчас я позову медсестру… — Платон начал подниматься с кровати.

— Вы получаете удовольствие от того, что я страдаю, верно? От того, что мучаюсь от этих кошмаров. Скорее всего это так и работает. Чем сильнее я верю во все происходящее и испытываю страх, тем меньше у вас желания закончить все это.

— Ты не в себе, Костя, — успокаивал меня Платон, продолжая играть свою роль. — Такое бывает после кошмаров. Просто возьми паузу. Это реальность. Тебе нужно время, чтобы осознать ее. Давай сходим на завтрак, ладно?

— Я даю вам последний шанс. Выведите меня из этого проклятого транса. Иначе буду убивать вас до тех пор, пока это не кончится.

— Костя. Это реальность. Понимаешь? Тебе просто нужно время, — продолжал убеждать меня Платон.

Но сколько этих лживых убеждений я выслушал за время, проведенное в кошмарах? Их было столько, что у меня уже появился иммунитет. Как бы ни старался человек, которому я доверяю.

Я вскочил с кровати, надел выданные воспитателем шмотки и побежал в столовую. Схватил со стола первую попавшуюся тарелку и бросил ее на пол. Посуда разлетелась в дребезги. Я отыскал в разлитой жидкой каше большой заостренный осколок, схватил его и рванул в сторону кабинета директрисы. Благо там я был при поступлении, а за счет бесконечных снов хорошо выучил дорогу.

Воспитательница, ответственная за завтрак, вместе с Платоном и еще двумя моими товарищами бежали за мной и что-то кричали вслед. Но я не слышал. У меня была одна единственная цель — ворваться в кабинет кошмарницы и заставить ее страдать. В моих же кошмарах. Думаю, что стерве, рано или поздно, надоест смотреть на свою собственную смерть. А я собираюсь делать это каждый раз, как проснусь.

Врезавшись плечом в дверь кабинета директрисы, я влетел внутрь. Но остановился. Потому что что-то схватило меня за ноги. Я не мог пошевелить ими. Опустил глаза и увидел, как корни деревьев прорвавшиеся, сквозь деревянный пол обхватили мои стопы. Обернулся. У воспитательницы, бежавшей следом, светились глаза, а правую руку она держала так, что мне тут же стало понятно, что это она применяет способности.

Я пригнулся и принялся резать корни. Они были словно живые. Напоминали щупальца. Когда осколок отрезал одно из них, из разреза на пол вытекала прозрачная слизь.

— Можешь не стараться, Костя, — проскрипела Тамара Николаевна, сидящая за своим столом, не дождавшись, когда я