— Подмочить репутацию, — осторожно выговорил он, — можно по-разному. Если допустить, например, что Форд в силу обстоятельств почувствует себя перед нами виноватым, то…

— Форд? — доктор даже рассмеялась. — Виноватым? Да вы идеалист! Каковы же должны быть обстоятельства, при которых Форд почувствует себя виноватым? Коммерсант был, однако, серьезен.

— Обстоятельства, — произнес он в задумчивости, и поднял глаза от чашки. — Фарс. Скандал. Что-нибудь такое, что похоже на…

— На геморрой, запор или расстройство желудка.

— Мелко, доктор.

— Самоуверенность здорового человека. Вы не знаете, какую власть имеют над большими людьми эти маленькие неприятности.

— Тогда, может быть, импотенция? Сифилис?

— Вас найдут мертвым, если вы попробуете шантаж такого рода. Несчастный случай, мистер Саммерс.

— Да, вы правы… А! Есть! Знаете, что это? Это благие намерения. Хотели, как лучше, а получилось…. получилось что-то такое, что легче бросить нам какую-нибудь кость — да и с глаз долой, чтобы в корпорации духом нашим не пахло.

— Одним словом, какая-нибудь благонамеренная нелепость, которая начнется за здравие, а кончится скандалом. Я заметила, что у вас талант к подобным вещам.

— Мерси. Ну-с, что у нас есть? Ваша история с вакцинированием? Но она отлично укрепила наши позиции на "Форд Мотор”.

— Вы так думаете?

— О да, еще как. Клей все ему объяснил в отчете. Любит прогресс, подлец. Так что наше обстоятельство — не вы.

— Не я? — удивилась доктор. — Что вы хотите этим сказать?

— Нет, — отмахнулся коммерсант, — даже не уговаривайте. Я мечтал провернуть эту штуку еще давно. Кто мог знать, что Форд одобрит мой план с плакатом?

Лицо доктора Бэнкс окаменело.

— Ваш план?

— Не смотрите на меня так страшно. Мы бы убили двух зайцев. Я как раз и думал, что вы-то от этого только выиграете, а я сначала устрою из пропаганды вакцинации инферналии, а потом предстану пред фордовы очи с оправданиями: "Хотел, как лучше. Да, я правда так думаю. Нет, я не идиот, выслушайте меня!" Я довел бы их там до помешательства, а при попытке выкинуть нас из дела пригрозил бы обращением в Департамент Здоровья. Где повторил бы все слово в слово. Представляете? Потом пресса, компании пришлось бы оправдываться, я бы вступил в полемику — ах, доктор, я уже почти видел этот роман в письмах! Вы читали когда-нибудь полемики в "Письмах в редакцию"? Вот, я как раз про такую. Нет, я бы не обличал. Я бы просил, умолял, доказывал. Я цитировал бы Луку, Иеремию и Захарию, поминал бы коня белого и всадника бледного и слезно умолял о предотвращении язв и мора, для которого все средства хороши. Словом, получилось бы, что Форд связался с идиотом (а я на редкость навязчивый идиот, вы себе даже не представляете!) прелесть, что бы было.

— Представляю себе эту "прелесть".

— Настоящая прелесть. Форд в смешном положении. С него станется, конечно, устроить идиоту несчастный случай, но зачем пачкать руки, когда можно просто разорвать контракт, потребовать возмещения убытков — и все! Мы — сами по себе, они… Но, черт, старый мерзавец оказался с чувством юмора. Неожиданно, признаю. И в данном случае… Доктор забрала у него посуду, дала термометр и позвала няню.

— …в данном случае обстоятельство, которое могло бы с пользой подмочить нашу репутацию — не вы. Жаль. Доктор, вы что, опять? Я же не сказал вам тогда ни слова неправды!

— Мне нужно идти, мистер Саммерс.

— Подождите! — взмолился пациент.

— Сожалею, я очень занята.

— Но, может…

Дверь аккуратно закрылась. Саммерс подождал, но доктор не возвращалась. Вместо нее опять явилась миссис Кистенмахер, которая только однажды вышла, чтобы ответить на телефонный звонок, а затем, похоже, растопить колонку в ванной. Пока она этим занималась, внизу хлопнула дверь и во дворе раздался шум мотора. Доктор уехала, а нянька вернулась на свой пост.

Время тянулось ужасно. Коммерсант задремал. Когда он проснулся, все оставалось по-прежнему. Прошла еще вечность и, судя по звукам, во двор въехал автомобиль. Из коридора послышался скрип кресла: нянька встала. Саммерс, лежавший с закрытыми глазами, принял безмятежный вид и постарался дышать как можно ровнее. Он услышал почти бесшумные шаги, потом какое-то время ничего не происходило, и, наконец, на лестнице скрипнула ступенька: миссис Кистенмахер спускалась вниз. Саммерс немедленно сполз с кровати и добрался до подоконника. В сумерках тускло желтели бортовые фонари черного “Модель-Т”. Разглядеть отсюда, чей он, не было никакой возможности. Проклиная все на свете, коммерсант вернулся в постель, но скоро из нее выбрался и попытался подслушать, что происходит внизу. Ему пришлось повторить свою вылазку дважды. Наконец, он счел безопасным спуститься по ступенькам на один марш. Там, прижимаясь к стене и стараясь не забыть о часах, висевших вровень с его головой, он услышал голоса. Часы мерно качали маятником.

Раздался щелчок — отперли дверь приемной.

— От того, что вы оба лишний раз впадете в панику, — послышался голос доктора Бэнкс, — не будет никакой практической пользы. А у миссис Кистенмахер есть и другие обязанности помимо того, чтобы следить за вашим поведением. Мистер Маллоу, я надеюсь на ваше благоразумие.

Маллоу сказочно повезло: всего лишь ушиб почек, благодаря которому он добрался до койки, согнувшись в три погибели и держась за поясницу, всего лишь сломанный нос и некоторое количество впечатляющих кровоподтеков. Кровоподтеки эти, судя по виду, наносились тоже бейсбольной битой и такими же патентованными "Бойден Тобогганингс”, обитыми по ранту полоской жести с шурупами.

— Вот уж ты бы, действительно, мог спокойно лежать дома, — заметил Саммерс.

— Да какой там! — отмахнулся Маллоу, устраиваясь (он уже забрался в койку). — Но ничего, так даже лучше. Безопаснее.

И пошутил:

— У вас, доктор, теперь не амбулатория, а военное убежище.

Доктор Бэнкс ничего не ответила. Она была холодна и официальна.

— Однако, — (Д.Э. попробовал повыше уложить подушку, но ему не позволили), — дело становится все интереснее.

— Нашел, чему радоваться, — буркнул М.Р. — Головорез.

Ответить компаньон не успел: по лестнице поднимался еще кто-то.

— Клянусь, леди, я займу только пять минут! — послышалось через распахнутую дверь, и в палату вошел ни кто иной, как профессор Найтли.

Судя по тому, что на профессорском сюртуке не хватало пуговиц, судьба его пальто была грустной. К глазу Найтли прижимал свинцовую примочку.

— У вас чертовски невезучий монокль, профессор, — усмехнулся Саммерс.

— Увы, мой друг, — отозвался тот и обернулся. — Леди, я прошу, нет, умоляю: пожалуйста! Клянусь, разговор не нанесет молодым людям никакого вреда! Вопрос жизни и смерти, леди!