железному кольцу, вделанному в стену, привязано веревкой деревянное ведро.

Она остановилась, гадая, куда это ее занесло. Впрочем, это напрасные мысли. Она могла оказаться где угодно и когда угодно. Вещи, попадавшиеся на глаза, определенно были старыми, но не более того. Окружающий пейзаж не давал подсказок о ее местонахождении; она здесь точно не бывала. Но что за страна вокруг? Хотя что-то в самом характере построек носило некий европейский характер, во всяком случае, явно не латиноамериканский. И не азиатский.

Ну и что теперь делать? Она подняла глаза к небу. Дело явно шло к закату. В воздухе уже чувствовалась прохлада. Тени стен каньона удлинились. Ей вовсе не улыбалось блуждать в незнакомом месте в темноте, так что она повернулась и поспешила обратно тем же путем, которым пришла.

Достигнув того места, где она сделала первые шаги, Мина достала лей-лампу и, держа ее, как и раньше, начала быстро подниматься по длинной тропе, похожей на пандус. Уже через полдюжины шагов прибор засветился жутковатым индиговым светом… еще несколько шагов, и она услышала знакомое чириканье. Мина продолжала идти. Тропа поднималась между двумя каменными глыбами по обеим сторонам. Вильгельмина прошла через эти грубые ворота и оказалась в тени. На мгновение все погрузилось во тьму, даже воздух исчез. У нее перехватило дыхание, и она, спотыкаясь, шагнула вперед… в маленькую буковую рощицу с узкой лисьей тропинкой.

Она поморгала, привыкая к свету. Воздух был мягким и теплым, солнечные лучи пробивались сквозь листву, усеивая световыми пятнами рощу вокруг нее.

Дома.

На обратном пути она задумалась, в какое время вернулась. Это все еще семнадцатый век и император Рудольф на троне? А кофейня на месте? И ждет ли ее Этцель? Самые разные пугающие мысли роились в ее голове. Глупо она поступила. Она же почти ничего не знает об этих лей-линиях!

Но потом зазвонили церковные колокола. Знакомый звук привел ее в чувство. Неведомым образом она поняла: все в порядке, и поспешила на старую площадь, но улыбнулась облегченно, только завидев красивый зелено-белый фасад «Гранд Империал Каффихаус».

Этцель был на месте в своем посыпанном мукой фартуке, в том же положении, в каком она его оставила. Когда она вошла, его круглое лицо осветилось улыбкой. За столиками сидели еще несколько посетителей, она подошла и поцеловала большого пекаря в гладкую щеку.

— Мина! — воскликнул он, поднося к лицу покрытую мукой ладонь. — Я думал, ты собиралась прогуляться.

— Ну да.

Он странно посмотрел на нее.

— Но ты ушла только минуту назад.

Мина пожала плечами.

— Я, знаешь, передумала. Лучше побуду здесь с тобой.

— Ты и так все время со мной проводишь, — заметил он.

— И это замечательно! — Она снова поцеловала его и пошла наверх в свою комнату. Там, закрыв дверь, она достала из кармана лей-лампу и направилась к большому сундуку, где хранила одежду и несколько ценных вещей, которыми успела обзавестись. Она открыла сундук и завернула прибор в чулок.

Интересно, думала она, засовывая сверток под ночную рубашку на дне сундука, что еще он умеет делать.

ГЛАВА 12, в которой упорство вознаграждается

Как хорош мир, в котором каждый ребенок окружен любовью и заботой родителей, на которой, словно на фундаменте, он может построить прочную и продуктивную взрослую жизнь. Но, к сожалению, наш мир не таков. И уж, конечно, это не тот мир, в котором довелось родиться Арчибальду Берли. История маленького Арчи куда более мрачная и, к сожалению, до боли знакомая. Она стара как мир и ежедневно повторяется во всем мире; так что мы хорошо с ней знакомы. Участь незамужних матерей слишком предсказуема, а переезд Джеммы Берли из чопорного и респектабельного Кенсингтона в плохо пахнущий, многолюдный Бетнал-Грин слишком банален, чтобы описывать его в деталях. Тем не менее, если мы хотим понять дальнейшее, а именно то, что случилось после отказа отца признать сына, придется рассказать и об этом…

— Арчи! — прохрипела Джемма, — Арчи, иди сюда, мой милый, ты мне нужен.

Мальчик с неохотой подошел к двери, опустив плечи, заранее опасаясь просьбы, которую услышит.

— У меня кончилось лекарство. Сбегай, принести мне еще. — Она протянула руку. — Вот немного денег.

— Ой, мама, — плаксивым голосом проговорил ребенок, — может, не надо?

— Посмотри на меня, Арчи!

Он поднял глаза и посмотрел на лицо матери. Грязные и спутанные волосы, грязное платье, без пуговиц, ничего похожего на ту женщину, которую он знал когда-то.

— Я больна, и мне нужно лекарство, — твердо сказала мать. — Возьми деньги и принеси лекарство.

Нога за ногу он подошел к постели. Лицо Джеммы осунулось, темные круги проступили под тусклыми глазами, лоб бледный, на верхней губе выступил пот, а кожа стала серой, цвета грязного воска. Ему уже приходилось видеть такое раньше, и он знал, что ужина сегодня не будет. Он протянул руку и взял деньги.

— Вот. Будь хорошим мальчиком, беги скорее.

Мальчишка, волоча ноги, повернулся и пошел прочь.

— Поторопись, Арчи. Не задерживайся.

— Хорошо. Не буду.

— Вот и славно. И возвращайся поскорее. К чаю у нас есть хлеб и сыр. Чем быстрее ты вернешься, тем быстрее получишь хлеб с сыром — мы его слегка поджарим. Ты ведь любишь так, да, Арчи? Ты любишь поджаренный хлеб с сыром, я знаю. А теперь беги. — Джемма в изнеможении откинулась на грязную подушку. — Хороший мальчик...

Арчи вышел за дверь и побежал по шлаковой дорожке за домом, который они с матерью делили с другими временными жильцами. В кулаке он сжимал два фартинга и шестипенсовик. Сунув руку в карман, он пробежал по переулку, ловко огибая лужи стоячей воды и свежих помоев, выплеснутых из кухонных ведер и ночных горшков. В конце переулка он прибавил ходу — надо спешить, чтобы успеть получить лекарство, завернуть к зеленщику и купить или украсть пару яблок, а потом продать их под мостом до закрытия пекарни. Если удача улыбнется, в пекарне может остаться вчерашний хлеб, его могут отдать бесплатно. А черствый хлеб поджаривается даже лучше.

Добежав до аптеки, он не стал соваться в главный вход, а обежал здание кругом и сильно постучал в заднюю дверь.

— Не кипятись, приятель, — проворчал голос с другой стороны. Дверь приоткрылась и показалось бородатое лицо. — О, — сказал мужчина с нескрываемым разочарованием.