На Юлия качка не действовала, и он с удовольствием наблюдал за страданиями Светония — тот лежал с закрытыми глазами, обхватив руками живот, и слабо стонал.

Несмотря на морскую болезнь, спертый воздух корабельной тюрьмы освежал ветерок надежды. Капитан прислал одного из пиратов сообщить, что все выкупы выплачены и сейчас по суше и по морю деньги везут в секретное место, где их получит агент морских разбойников, чтобы затем доставить в отдаленную гавань. Юлий считал своей маленькой победой тот факт, что капитан не захотел спуститься к ним лично. С того дня, когда он вознамерился поиздеваться над пленниками, его не видели, хотя прошло несколько месяцев. Римляне миновали низшую точку морального и телесного истощения и сейчас переживали прилив оптимизма и физических сил.

Лихорадка унесла еще двоих, и в тесной камере стало свободнее. Воли к жизни и к борьбе им добавил Кабера, который сумел-таки выторговать у пиратов улучшение питания для пленных. Это был опасный шантаж, но старик сказал, что при такой кормежке и нечеловеческих условиях содержания до освобождения не доживет и половина римлян, после чего уселся на палубу и заявил, что никого не станет лечить, пока не получит что-нибудь в качестве платы за работу. Капитан в это время страдал от дурной болезни, которую подцепил в каком-то порту, и пошел на уступки почти без возражений.

С нормальной пищей вернулась надежда, люди поверили, что обретут свободу и снова увидят Рим. Раздувшиеся кровоточащие десны стали заживать, а Кабере разрешили приносить пленникам по чашке белого жира, чтобы смазывать язвы и болячки.

Юлий тоже сыграл свою роль в восстановлении бодрости духа. Когда запястье окончательно зажило, он ужаснулся тому, насколько ослабели его мускулы, и немедленно приступил к регулярным упражнениям, которые предписывал Кабера. Трудно было заниматься в такой тесноте, и Юлий разделил товарищей на две группы — в пять человек и четыре. Первая группа на час сбивалась в одном углу как можно теснее, давая второй возможность бороться, толкаться, обливаться потом, поднимая товарищей в качестве грузов. Переполненное ведро с нечистотами опрокидывали несчетное количество раз, но никто больше не заболел лихорадкой, а пленники явно стали сильнее.

Голова теперь болела все реже, хотя временами приступы бывали так сильны, что она просто раскалывалась, и Юлий не мог даже говорить. Товарищи знали, что, когда Цезарь бледнеет и закрывает глаза, его надо оставить в покое. Последний припадок случился два месяца назад, и Кабера сказал, что, может быть, подобное больше не повторится. Юлий молил богов, чтобы так оно и было. Воспоминания о недугах матери порождали в нем ужас перед потерей воли, сознания и погружением во мрак.

Когда офицерам «Ястреба» сообщили, что корабль поднимает парус, чтобы подойти к берегу и высадить их, римляне чуть не обезумели от радости. Пелита от полноты чувств даже хлопнул Светония по спине. Все они обросли бородами и грязью, выглядели как дикари и грезили о горячих банях, бритвах и скребках с маслом.

Даже странно, как мало иногда требуется человеку для счастья. Когда-то Юлий мечтал стать полководцем, подобно Марию, теперь больше всего на свете хотел вымыться дочиста. И все же самым заветным желанием была месть пиратам. Другие уже говорили о возвращении в Рим, но Юлий знал, что не вернется, пока его деньги плавают по морю в пиратском сундуке. Яростное стремление уничтожить разбойников позволяло ему превозмогать слабость и боль во время утомительных упражнений, и каждый день молодой тессерарий принуждал себя заниматься все дольше и дольше. Он должен быть сильным, иначе слово, данное капитану, не стоит и плевка.

Трирема начала движение, и римляне дружно издали радостный клич — ударив веслами по воде, судно отправилось в открытое море.

— Мы плывем домой, — задыхаясь от возбуждения, произнес Пракс.

В его словах было столько чувства, что кто-то заплакал. Остальные в смущении отводили глаза, хотя за прошедшие месяцы видали кое-что и похуже. Люди во многом изменились, и Гадитик порой думал: смогли бы они снова стать одной командой, даже если бы «Ястреб» уцелел? Римляне сохранили некое подобие дисциплины, потому что центурион и Пракс не допускали драк и успокаивали ссорящихся, однако различие в званиях постепенно стиралось — теперь они знали сильные и слабые стороны друг друга, а также подлинную цену каждого товарища по несчастью.

Пелита и Пракс крепко подружились. Несмотря на разницу в возрасте, оба одинаково спокойно относились к превратностям судьбы. За время плена Пракс лишился своего живота — вместо него после многодневных упражнений появился мускулистый пресс. Юлий подозревал, что помощник центуриона совершенно воспрянет духом, когда побреется и вымоется. При мысли об этом он улыбнулся, машинально почесывая под мышкой.

В бухте во время шторма Гадитик сильно страдал от морской болезни, но, когда корабль вышел в море, быстро оправился и порозовел. Раньше Юлий автоматически повиновался старшему по званию, а теперь полюбил и стал искренне уважать центуриона за умение сплотить подчиненных даже в плену. Кроме того, Гадитик оценил то, что сделали Юлий и Кабера в общих интересах.

На Светония заключение оказало угнетающее действие. Он видел, как крепнут узы, связующие Пелиту, Пракса, Юлия и Гадитика, и очень завидовал Цезарю, которого приняли в компанию такие люди. На краткий срок он сошелся с остальными четырьмя офицерами. Таким образом, образовались два лагеря. Это обстоятельство использовал Юлий при организации людей для совместных физических упражнений. В конце концов один из «друзей» дал Светонию пощечину, когда тот принялся в очередной раз шепотом жаловаться на жизнь.

Вскоре после этого случая Кабера впервые принес им нормальную еду, чем вызвал бурную радость. Показательно, что старик вручил корзину с продуктами Юлию — для раздачи остальным. Светоний мечтал о том дне, когда их отпустят: дисциплина и порядок будут восстановлены, и Цезарю придется вспомнить, что он всего лишь один из младших офицеров.

Через две недели после отплытия из бухты пленников вывели ночью на палубу, посадили в лодку и оставили на незнакомом берегу без оружия и пищи.

Пока они спускались в лодку, капитан помахал им рукой и, смеясь, выкрикнул:

— Прощайте, римляне! Я буду вспоминать о вас, когда стану тратить ваши деньги!

Никто ему не ответил, а Цезарь замер и пристально посмотрел в лицо пирату, стараясь запомнить каждую черточку. Юлий был вне себя от гнева — разбойники не отпустили Каберу, хотя этого можно было ожидать. Еще одна причина разыскать негодяя и перерезать ему глотку.

На берегу пираты развязали веревки, которыми были опутаны руки пленников, и, выставив вперед кинжалы, отступили к лодке.

— Без глупостей, — предупредил один из них. — Отсюда вы со временем сможете добраться домой.

Потом разбойники попрыгали в лодку, сели на весла и быстро поплыли назад к триреме, которая черным пятном высилась над освещенной луной поверхностью моря.

Пелита нагнулся, зачерпнул горсть мягкого песка и растер его пальцами.