Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что объясню?
— Все это. — Флора махнула рукой. — Получается, что ты любишь Гарольда, а любезничаешь с Артуром?
Анна покраснела от досады. Кузина чересчур легкомысленна. Вместо того, чтобы помочь, издевается над ней.
— Ни с кем я не любезничаю, — сурово проговорила она.
— Неужели? — ахнула Флора. — А что, интересно, вы с Артуром делали на этом диване, когда мы вошли? Он премило обнимал тебя, а ты ни капли не сопротивлялась…
Глаза Анны округлились от ужаса. Она наконец поняла.
— Он меня не обнимал! — воскликнула она. — Просто сидел рядом, а я…
Девушка задумалась. А она была слишком занята своими печальными мыслями, чтобы обращать внимание на действия Артура.
— Вы решили, что он и я…
Анна запнулась. Раз Флора сделала такой вывод, то что же говорить о Гарольде?
— Какой ужас, — пролепетала девушка, сознавая, что совершает одну ошибку за другой.
— Ты можешь объяснить мне, что происходит? — не выдержала Флора. — Ты меня совсем запутала.
Анна вкратце изложила то, что ей удалось узнать. Она была вполне искренна с кузиной, лишь о ночном свидании в саду предпочла умолчать. Это воспоминание принадлежало ей одной…
— Ты делаешь из мухи слона, — безапелляционно отрезала Флора. — Иди к Артуру и все расскажи ему.
— Это невозможно, — покачала головой Анна. — Гарри — его лучший друг и… не забывай о наследстве…
— Не потянет же он тебя под венец силком!
— Но как я признаюсь? Это ужасно неприлично!
Флора выразительно покрутила пальцем у виска.
— Тогда выходи замуж.
— Нет! — воскликнула Анна, бледнея.
Флора нахмурилась. Она считала, что в любви может быть только одна проблема — когда тебе не отвечают взаимностью. Сама она пару раз проходила через такое, знала, что неразделенная любовь — отвратительное чувство, но и оно со временем проходит. У Анны же с взаимностью все было в порядке, а проблема была смехотворной. Подумаешь, Артур Беллингейм. Конечно, надо быть наивной дурочкой, чтобы променять блестящего богачааристократа на нищего офицера, но это уже дело Анны.
— Расскажи все Артуру и дело с концом. Пусть сам разбирается со своим наследством и завещанием безумного папаши.
Анна поникла. Хорошо Флоре рассуждать! Она совсем другая — смелая, решительная, способная весь мир перевернуть ради любви. А что делать ей, Анне? Ее учили, что женщине неприлично в открытую выражать свои чувства, что она должна быть образцом скромности и благовоспитанности. А теперь оказывается, что все эти ценности уже устарели, и в современном мире нет места таким, как Анна…
— Флора, ну неужели ничего нельзя придумать? — простонала девушка.
— А что говорит твой опекун?
— Я лучше умру, чем признаюсь ему, — твердо сказала Анна.
Флора схватилась за голову. Вот уж прекрасный выход из положения.
— Флора, миленькая, ты же такая предприимчивая… Что мне сделать, чтобы никто не пострадал? — взмолилась Анна. — Пусть Артур получит свое наследство полностью, а я останусь с Гарольдом.
— Я похожа на волшебницу? — Флора вздернула одну бровь. — Но, наверное, чтонибудь придумать можно… Для начала надо бы ознакомиться с точным содержанием завещания отца Артура.
— Там нет никаких лазеек, дядя Джордж так и сказал, — вздохнула Анна.
— А я хочу убедиться в этом собственными глазами, — упорствовала Флора. — Ты можешь достать его?
— Я не знаю…
— Тогда я просто пойду к Артуру и все ему выложу.
— Нет! Я попытаюсь.
— Вот и отлично. — Флора довольно улыбнулась. — Но поторопись, времени совсем мало…
Анна послушно пошла к лестнице, ведущей на второй этаж.
— И еще коечто, — остановила ее Флора. — Постарайся выглядеть не слишком привлекательной в глазах Артура…
Лукавые огоньки зажглись в глазах Флоры. Анна внимала ее словам раскрыв рот.
— Если он в тебя влюбится, это значительно осложнит дело…
Ингебьерг показалось, что прошла целая вечность с тех пор, как Ричард упал перед ней на колени. Какаято частичка ее разума твердила, что она ведет себя с молодым рыцарем самым неподобающим образом. Разве прилично позволять ему обнимать себя? А гладить его волосы? Но благоразумие совсем оставило девушку. Они были одни, и никто не мог запретить ей следовать велению сердца…
Внезапно молодой человек поднялся. Его руки переместись с коленей Ингебьерг на талию девушки. Она знала, что должна возмутиться и оттолкнуть его от себя. Иные наглецы там, дома, получали от нее достойный отпор, когда пытались поиграть с ней таким образом. Но сейчас Ингебьерг не чувствовала себя оскорбленной. Может быть, дело было во взгляде Ричарда, умоляющем и печальном? Или в ее собственном теле, которое жаждало объятий англичанина?
Ингебьерг вдруг припомнила чувство, охватившее ее, когда она впервые увидела Ричарда. Оно было сродни благоговению, и поначалу ей было достаточно лишь любоваться его лицом и золотыми кудрями, слышать его голос, смотреть в упрямые серые глаза. Она думала, так будет продолжаться вечно. Но ничто не стоит на месте, и сейчас Ингебьерг точно знала, что жаждет припасть к его груди, ощутить прикосновение его рук, дотронуться губами до его гладкой щеки…
Собственная смелость поразила девушку, но что были угрызения совести по сравнению со сладкой истомой, которая разлилась в ее теле, как только Ричард прижал ее к себе? Я люблю его, люблю, стучала кровь в висках, и Ингебьерг не только не отстранялась от молодого человека, но сильнее прижималась к нему.
В сердце Ричарда бушевал вихрь противоречивых чувств. Он знал, что ему нужно проводить Ингебьерг к себе и забыть о ней навсегда. Он гордился тем, что всегда держит свои чувства под контролем. Но эта приплывшая издалека фея перевернула все вверх дном в его жизни. Глядя в ее синие как море глаза, Ричард забывал обо всем на свете — и о своем долге перед графом Шафтсбери, и о клятве верности королю, и о своем отряде и предстоящих сражениях… Все, что составляло его жизнь раньше, внезапно потеряло смысл. Разум мутился, когда рядом стояла эта скандинавская колдунья, с которой он едва мог объясниться…
Однако если бы Ингебьерг не замечала его, Ричард нашел бы в себе силы справиться с любовью. Он бы спрятал ее глубоко в сердце и привез бы девушку своему сеньору, даже не посмотрев в ее сторону. Она навсегда бы осталась для него мечтой, сказкой, королевой, которой бы он поклонялся издали.
Но глаза Ингебьерг светились радостью, когда они скакали бок о бок по лесным тропам, и Ричарду нетрудно было догадаться, что в ее груди пылает то же пламя. Это открытие пьянило его, и он не мог больше рассуждать благоразумно. Когда золотистые волосы Ингебьерг, распущенные по плечам, переливались в лучах утреннего солнца, Ричард знал, что жизнь бы отдал за возможность только раз прикоснуться к ним. И вот мечта сбылась — Ингебьерг в его объятиях. Уже не далекая фея, о которой так сладко мечтается по ночам, а страстная возлюбленная, нежная и хрупкая, завораживающая своей красотой и податливостью.