И заплаканная женщина рассказала, что к ней в дом поздно вечером вошли три матроса. Они были пьяные и с ружьями. Они велели ее мужу, поручику из полуэкипажа, собираться. Они грозились его убить. А когда они его увели, то жена побежала следом, и матросы не могли от нее отделаться, хоть один и ударил ее прикладом. В этом месте Раиса сказала: «Я синяк видела, как утюгом прижгли».

По дороге им встретился автомобиль, в котором везли еще двух офицеров. Матросы начали спорить, потому что одни хотели отправить офицеров в тюрьму, а другие отвезти на Малахов курган и расстрелять без суда как предателей рабочего класса. Они уже были готовы ехать на Малахов курган, куда было ближе, но тут приехал еще один автомобиль. В нем был Елисей Мученик, который, как оказалось, презрев опасность, кинулся от имени Севастопольского Совета пресечь расправу над офицерами. Елисей произнес грозную речь перед матросами о революционной дисциплине, но им скоро надоело его слушать, и они спросили, к какой партии товарищ относится. Елисей сказал, что он эсдек-меньшевик! И тогда главный из матросов сказал: значит, и тебе туда же дорога! Машину Мученика конфисковали, всех отвезли в тюрьму.

Кончив свой рассказ, женщина снова начала плакать. Раиса дала Коле горячего чая и смотрела на него, будто ждала, что он сейчас хлопнет в ладоши и прибегут адъютанты, чтобы освободить офицеров и отважного Елика.

Ничего больше не сказав, Коля взял стакан с чаем и пошел к себе. Там поставил стакан на стул у кровати, снял сапоги и блаженно вытянулся во весь рост. Но физическому блаженству мешал страх, что Гавен и его товарищи могут не удержать в руках революционный гнев толпы, она родит нового Пугачева, который отрубит головы не только офицерам, но и большевикам, и, уж конечно, Коле Беккеру, который поторопился сделать свой выбор… Когда Коля уже засыпал, он запоздало удивился столь неожиданной отваге нескладного Елисея. Чего он добился? Интересно, а что ему грозит?.. Раиса пришла, когда Коля уже спал, так и не раздевшись. Она была сердита на него, потому что он вел себя невежливо.

Как бы помимо воли, она стала свидетельницей поединка между ее бывшим верным поклонником и новым, блестящим и завидным любовником. И в этой дуэли, как ни грустно было сознавать, победу одержал отвергнутый Мученик. Худой и лохматый, он кричал, уперев в матросов обличающий палец: «Возводя беззаконие в постыдный обычай, вы позорите нашу революцию! В ней не место бандитам и насильникам!» Может быть, он кричал не так, но жена арестованного офицера запомнила именно такие слова.

А Коля оказался неспособным на такой подвиг. Он был холодный и робкий в душе. Природа наградила его красивым лицом и стройной фигурой, но обделила живостью и крепостью духа.

Раиса стояла над Колей и глядела на его лицо, разглаженное сном. И думала о том, что, если бы Елик вернулся к ней, она бы бросила Колю, который вовсе и не Коля, а черт знает кто!

И, совсем рассердившись, Раиса пошла в комнатку к сынишке, легла с ним на оттоманке, немного поплакала и заснула.

Фелюга Михая Попеску заходила в Новороссийск, и там они узнали, что люди, недовольные большевистским переворотом в Петрограде, съезжаются в Ростов и Нахичевань, чтобы восстановить старые порядки. Людям мало было войны с германцами, они устраивали еще одну — внутри собственной страны, наподобие войны между Севером и Югом в Америке.

Из Новороссийска пришлось уходить в тот же день, несмотря на опасную погоду. На следующее утро, после бессонной штормовой ночи Михай сказал, что в Евпаторию заходить не будет, а держит путь домой, в Одессу. Он предложил Андрею остаться на борту и из Одессы добираться до Москвы поездом. Но Андрей уже настроился посетить Симферополь, свой старый дом, так что после недолгих уговоров Попеску согласился оставить пассажиров в Севастополе.

Севастополя достигли рано утром. Был синий рассвет, по воде пополз туман, огонь маяка с трудом пробивался в море, звук ревуна угасал в белесой мгле. Спустили ялик — плеск тихой воды, стук уключин, голоса матросов звучали гулко и нереально. В ялик положили немногочисленные вещи Берестовых, и Михай сам сел за весла. Подводить фелюгу к причалам он не посмел, запуганный еще в Новороссийске слухами о грабежах и матросских разбоях.

На берегу, у Графской пристани, они попрощались. Михай неожиданно заплакал. Заплакала и Лидочка, но не столько от грусти расставаться с добрым человеком, как от страха перед неизвестностью, которая ждала их.

Они постояли несколько минут на пристани, глядя, как удаляется ялик, а когда он исчез в зябком тумане, пошли искать извозчика — в Севастополе делать было нечего, — чем скорее удастся уехать в Симферополь, тем лучше.

Чемодан был нетяжелый, но, пока шли в гору, Андрей устал. Рука коченела от мокрой декабрьской стужи. Лидочке очень хотелось спать, но ни извозчика, ни трамвая не было.

Туманная синева редела, над головой быстро бежали серые облака, которые выкидывали заряды мокрого снега и дождя. Впереди послышались выстрелы. Потом женский крик.

По улице, приближаясь, зацокали копыта — ехал извозчик.

Андрей выскочил из подъезда и замахал, останавливая его.

Извозчик испугался, стегнул лошадь, но, к счастью, лошадь была меланхолического темперамента, и, пока она думала, слушаться ли ей или презреть удар, Андрей с Лидочкой догнали извозчика и тот смог разглядеть, что у них с собой чемодан.

Он согласился отвезти их до вокзала, но за астрономическую плату и не через центр, а переулками, вокруг.

— Матросы расшалились. Мне что, меня не тронут, а вас могут порезать.

Согласные ехать как угодно, хоть через Евпаторию, Берестовы забрались в пролетку, Андрей поставил чемодан в ноги.

— У нас нечего грабить, — сказала Лидочка, поправляя шляпку.

— А может, вы сами кого пограбили, — сказал извозчик. — На вас не написано.

— Нет, мы здесь из Батума проездом, — сказал Андрей, — мы хотим поскорее уехать. Поэтому и едем на вокзал.

— Наверное, поезда на Симферополь не ходят, — сообщил извозчик.

— А почему не ходят?

— Так у нас же с татарами война! — Он расхохотался, то ли удачно пошутил, то ли радовался такой войне.

Не дождавшись вопроса от пассажиров, что за война, извозчик сказал:

— А может, и с хохлами, с Киевской Радой. Матросы хотят повоевать.

Всю недолгую дорогу извозчик почему-то рассуждал о воинственности матросов, но потом Андрей понял, что извозчик просто пьян.

Улицы только просыпались, даже толком не рассвело, в окнах не был потушен свет, день обещал быть таким же сумрачным, как рассвет. Навстречу быстрым шагом прошел небольшой отряд матросов, впереди него шел человек в черной куртке, у матросов были винтовки со штыками.

Потом, уже у вокзала, видели два автомобиля, они обгоняли извозчика. В автомобилях сидели цивильные люди официального вида.