Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они при всех, могли позволить себе в качество наказания, надавать подзатыльников провинившемуся, за поведение или оттаскать перед всеми, кто был на этаже за ухо наказывая за плохую оценку в школе, чтобы другие увидев это, делали лучше домашнее задание.
Все это было потому, что у воспитателей просто не хватало времени уследить за всеми, кто был под их «чутким» присмотром.
У нас даже принадлежностей то, для выполнения домашних работ не хватало. Поэтому многие оставались «на продленке» и делали свои уроки в школе.
Приходя утром, Алена иногда сама замечала какие-то синяки, а иногда ей рассказывали сами дети и она часто устраивала «взбучку», несмотря на свой юный возраст воспитателям, по поводу рукоприкладства, а те в свою очередь постоянно пытались ее задеть и уколоть в том, что она нас как они выражались, в жопы целует, а мы радостно их подставляем, и ничего хорошего не получиться, потому что это жопы, а не лбы.
Эти рассказы я слышал от старших ребят, которые приходили нам помогать и жили рядом с воспитательской комнатой, на первом этаже слыша эти перепалки воспитателей.
А может быть и правда? Методы более взрослого поколения воспитателей, был более эффективными, и не такими уж жестокими как нам детям тогда казалось, и они хоть как-то благодаря этому, держали нас в кулаке таким образом прививая в нас дисциплину.
Для нас, в том мире, в отличие от нынешнего, было одно понятное правило, кто старше и сильней, тот и прав.
Не смотря на эти будни, моя тяга к знаниям не пропадала, и я вместе со всеми ходил теперь в новую школу неподалеку от «дома», как только мои документы передали туда.
Очень правильно и грамотно с точки зрения психологии что учителя в школе никогда не говорили остальным детям, которые воспитывались дома, что у нас нет родителей и что мы живем совершенно иначе.
Это никак нас не дискриминировало и не ставило в нелегкое положение перед родителями одноклассников, потому что многие родители относятся к подобному окружению их детей, очень предвзято.
Не подавая виду, я все так же молча продолжал слушать как общаются между собой дети, которые живут дома.
Они хвастались друг перед другом своими родителями и игрушками, которые у них есть, а я мечтал увидеть своих родителей хотя бы на секундочку.
Я скучал по ним, особенно когда Алена уходила домой.
Она была мне очень близка, как родная тетя или сестра.
Некоторые дети ревностно относились к тем, кто хотел подольше поговорить с Аленой и на фоне этого я уверен возникали у нас драки, только совсем по-другому, «придуманному» поводу.
До определенного момента я не хотел вступать с ребятами в конфликты, потому что мне не хотелось драться, так как я на собственном примере знал, что такое боль.
Но, видя пару драк я увидел, что, некоторые дети, на нашем этаже гораздо агрессивней чем большинство взрослых, с которыми мне удалось встретится за свою короткую жизнь.
Вот от чего нужно спасать детей, от примера насилия со стороны взрослых, от людей, которые издеваются над своими детьми, не осознавая или не хотят верить в то, что прививают детям такое поведение, нанося психологическую травму, с которой нужно будет работать, чтобы избавиться от этой мысли прошлого, которая обрастает какими-то новыми воспоминаниями и остаётся сидеть внутри, подобно опухоли, с которой можно жить, но тем не менее, она не видна снаружи и только напоминание о ней, заставляет вспоминать этот недуг. И так же удалив однажды опухоль физически, останется шрам, которые будет напоминать о ней. Память устроена так, что она ничего не забывает, она зарубцовывает раны переживаний, оставляя такие же шрамы внутри наших мыслей.
У некоторых это конечно может быть даже и не издевательство со стороны родителей, которые нанесли психологическую травму.
У Вадима, например, была совершенно другая история, и он был добрый, но в глубине ее глаз, всегда виднелся оскал маленького волчонка, которые сможет показать свои клыки, когда кто-нибудь затронет его мысли прошлого.
Я понимаю это все сейчас, со стороны взрослого, который видел этих маленьких детей, которые жили на одном этаже, имея одно расположение и внутреннюю обиду у каждого личную, но тогда для меня все происходящее было неразгаданной загадкой.
Через полгода, как я уже прожил в детском доме, Вадима забрали новые родители, и он перешел в другую школу, которая была ближе с его нынешнем настоящим домом.
Его письма передавали нам каждую неделю, он писал их своим корявым почерком, и мы всей общей комнатой пытались разобрать что он хочет нам рассказать, а потом так же вместе писали ему в ответ.
Ему повезло, его забрала какая-то обеспеченная семья.
Он так же как и дети из школы, писал нам об игрушках, и о том, что у него есть своя комната в которой он играет как и прежде когда у него были родные родители.
Раз в месяц Вадим приезжал нас навестить, и привозил каждый раз какие-нибудь незначительные игрушки, в которые видимо уже наигрался сам.
Как-то так получилось, что теперь старшие ребята, которые общались с Вадимом, начали общаться со мной ближе, взяв меня под свое попечение.
Я не делал ничего лишнего, что было запрещено делать по отношению друг к другу, по негласным правилам «семьи», и поэтому скорей всего я заслуживал их расположение.
Через год моего пребывания там, игрушки потеряли весь смысл, и я уже во всю бегал покуривать с этими старшими ребятами прячась за школьными гаражами.
Однажды меня вычислила по табачному запаху наша учительница в школе, и передала эту информацию воспитательнице.
Через пару дней, когда я вернулся после учебы, меня ждала хорошая профилактика ремнем с бляшкой.
Я здорово от нее получил по спине ремнем, и услышал достаточно много не очень приятных слов в свой адрес.
Но я не сдал тех, с кем я это делал и перестал ходить за гаражи, всего лишь на полторы недели, пока спина не зажила.
Пацаны со двора, в котором я жил с родителями, иногда добирались до моего детского дома, и мы общались с ними через забор пока Алена выводили погулять младших детей на детскую площадку территории детского дома.
Пацаны рассказывали мне, как они познакомились со взрослыми ребятами и что теперь работают на них, собирая деньги в переходах и возле магазинов.
А взрослые