гражданине майоре китель…

Как известно, все меняется. Помню, работал я в молодости учеником камнереза (Комбинат ДПИ). И старые работяги мне говорили:

— Сбегай за водкой. Купи бутылок шесть. Останется мелочь — возьми чего-то на закуску. Может, копченой трески. Или еще какого-нибудь говна.

Проходит лет десять. Иду я по улице. Вижу — очередь. Причем от угла Невского и Рубинштейна до самой Фонтанки. Спрашиваю — что, мол, дают?

В ответ раздается:

— Как что? Треску горячего копчения!

У футболиста Ерофеева была жена. Звали ее Нонна. Они часто ссорились. Поговаривали, что Нонна ему изменяет.

Наказывал он жену своеобразно. А именно — ставил ее в дверях. Клал перед собой мяч. А затем разбегался и наносил по жене штрафной удар. Чаще всего Нонна падала без сознания.

Шло какое-то ученое заседание. Выступал Макогоненко. Бялый перебил его:

— Долго не кончать — преимущество мужчины! Мужчины, а не оратора!

Юрий Олеша подписывал договор с филармонией. Договор был составлен традиционно:

«Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем „автор“… Московская государственная филармония, именуемая в дальнейшем „заказчик“… Заключают настоящий договор в том, что автор обязуется…» И так далее.

Олеша сказал:

— Меня такая форма не устраивает.

— Что именно вас не устраивает, Юрий Карлович?

— Меня не устраивает такая форма: «Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем „автор“».

— А как же вы хотите?

— Я хочу по-другому.

— Ну так как же?

— Я хочу так: «Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем — „Юра“».

Году в тридцать шестом, если не ошибаюсь, умер Ильф. Через некоторое время Петрову дали орден Ленина. По этому случаю была организована вечеринка. Присутствовал Юрий Олеша. Он много выпил и держался несколько по-хамски. Петров обратился к нему:

— Юра! Как ты можешь оскорблять людей?!

В ответ прозвучало:

— А как ты можешь носить орден покойника?!

Моя тетка встретила писателя Косцинского. Он был пьян и небрит. Тетка сказала:

— Кирилл! Тебе не стыдно?!

Косцинский приосанился и ответил:

— Советская власть не заслужила, чтобы я брился!

Шла как-то раз моя тетка по улице. Встретила Зощенко. Для писателя уже наступили тяжелые времена. Зощенко, отвернувшись, быстро прошел мимо.

Тетка догнала его и спрашивает:

— Отчего вы со мной не поздоровались?

Зощенко ответил:

— Извините. Я помогаю друзьям не здороваться со мной.

Николай Тихонов был редактором альманаха. Тетка моя была секретарем этого издания. Тихонов попросил ее взять у Бориса Корнилова стихи. Корнилов дать стихи отказался.

— Клал я на вашего Тихонова с прибором, — заявил он.

Тетка вернулась и сообщает главному редактору:

— Корнилов стихов не дает. Клал, говорит, я на вас с ПРОБОРОМ.

— С прибором, — раздраженно исправил Тихонов, — с прибором. Неужели трудно запомнить?!

В двадцатые годы моя покойная тетка была начинающим редактором. И вот она как-то раз бежала по лестнице. И, представьте себе, неожиданно ударилась головой в живот Алексея Толстого.

— Ого, — сказал Толстой, — а если бы здесь находился глаз?!

Умер Алексей Толстой. Коллеги собирались на похороны. Моя тетка спросила писателя Чумандрина:

— Миша, вы идете на похороны Толстого?

Чумандрин ответил:

— Я так прикинул. Допустим, умер не Толстой, а я, Чумандрин. Явился бы Толстой на мои похороны? Вряд ли. Вот и я не пойду.

Писатель Чумандрин страдал запорами. В своей уборной он повесил транспарант:

«Трудно — не означает: невозможно!»

Мейлах работал в ленинградском Доме кино. Вернее, подрабатывал. Занимался синхронным переводом. И вот как-то раз он переводил американский фильм. Действие там переносилось из Америки во Францию. И обратно. Причем в картине была использована несложная эмблема. А именно, если герои оказывались в Париже, то мелькала Эйфелева башня. А если в Нью-Йорке, то Бруклинский мост. Каждый раз добросовестный Мейлах произносил:

— Нью-Йорк… Париж… Нью-Йорк… Париж…

Наконец это показалось ему утомительным и глупым. Мейлах замолчал.

И тут в зале раздался голос с кавказским акцентом:

— Какая там следующая остановка?

Мейлах слегка растерялся и говорит:

— Нью-Йорк.

Тот же голос произнес:

— Стоп! Я выхожу.

У одного знаменитого режиссера был инфаркт. Слегка оправившись, режиссер вновь начал ухаживать за молодыми женщинами.

Одна из них деликатно спросила:

— Разве вам ЭТО можно?

Режиссер ответил:

— Можно… Но плавно…

У Хрущева был верный соратник — Подгорный. Когда-то он был нашим президентом. Через месяц после снятия все его забыли. Хотя формально он был много лет главой советского правительства.

Впрочем, речь не об этом. В 63-м году он посетил легендарный крейсер «Аврора». Долго его осматривал. Беседовал с экипажем. Оставил запись в книге почетных гостей. Написал дословно следующее:

«Посетил боевой корабль. Произвел неизгладимое впечатление!»

Одного нашего знакомого спросили:

— Что ты больше любишь — водку или спирт?

Тот ответил:

— Ой, даже не знаю. И то и другое настолько вкусно!..

Академик Козырев сидел лет десять. Обвиняли его в попытке угнать реку Волгу. То есть буквально угнать из России — на Запад.

Козырев потом рассказывал:

— Я уже был тогда грамотным физиком. Поэтому, когда сформулировали обвинение, я рассмеялся. Зато, когда объявляли приговор, мне было не до смеха.

По ленинградскому телевидению демонстрировался боксерский матч. Негр, черный, как вакса, дрался с белокурым поляком.

Диктор пояснил:

— Негритянского боксера вы можете отличить по светло-голубой каемке на трусах.

Борис Раевский сочинил повесть из дореволюционной жизни. В ней была такая фраза (речь шла о горничной):

«…Чудесные светлые локоны выбивались из-под ее кружевного ФАРТУКА…»

Псевдонимы: Михаил Юрьевич Вермутов, Шолохов-Алейхем.

В Тбилиси проходила конференция на тему — «Оптимизм советской литературы». Было множество выступающих. В том числе — Наровчатов, который говорил про оптимизм советской литературы. Вслед за ним поднялся на трибуну грузинский литературовед Кемоклидзе:

— Вопрос предыдущему оратору.

— Пожалуйста.

— Я относительно Байрона. Он был молодой?

— Что? — удивился Наровчатов. — Байрон? Джордж Байрон? Да, он погиб сравнительно молодым человеком. А что?

— Ничего особенного. Еще один вопрос про Байрона. Он был красивый?

— Кто, Байрон? Да, Байрон, как известно, обладал весьма эффектной наружностью. А что? В чем дело?

— Да так. Еще один вопрос. Он был зажиточный?

— Кто? Байрон? Ну, разумеется. Он был лорд. У него был замок. Он был вполне зажиточный. И даже богатый. Это общеизвестно.

— И последний вопрос. Он был талантливый?

— Байрон? Джордж Байрон? Байрон — величайший поэт Англии! Я не понимаю, в чем дело?!

— Сейчас поймешь. Вот смотри. Джордж Байрон! Он был молодой, красивый, богатый и талантливый. И он был — пессимист! А ты — старый, нищий, уродливый и бездарный! И ты — оптимист!

В Ленинграде есть комиссия по работе с молодыми авторами. Вызвали на заседание