– А тебе бы хотелось, чтобы он преподавал в колледже, как твой отец?

– Да.

– В таком случае… – Грег к этому и подводил, но беспокоился, не зная, как Джеки это воспримет. – Тогда он должен пойти в хорошую школу.

– Ты о чем?

– Может, отдать его в пансион? Он мог бы учиться там, где учился я.

– Он был бы единственным черным учеником.

– Не обязательно. Когда я там был, у нас был один цветной парень, индиец из Дели, его звали Камал.

– Всего один.

– Да.

– Его дразнили?

– Конечно. Мы звали его Кэмел[17]. Но мальчишки к нему привыкли, и он кое с кем подружился.

– А что с ним было потом, ты не знаешь?

– Он стал фармацевтом. Я слышал, у него уже две аптеки в Нью-Йорке.

Джеки кивнула. Грег понял, что она не против его плана. Она была из культурной семьи, и пусть сама она бунтовала и не желала учиться, но в ценность образования верила.

– Ну а плата за обучение?

– Я мог бы попросить отца.

– И он стал бы платить?

– Взгляни на них, – Грег указал на дорожку. Лев, Марга и Джорджи возвращались от тележки мороженщика. Лев и Джорджи шли бок о бок и ели вафельные рожки, держась за руки. – Мой консервативный отец держит за руку цветного ребенка в городском парке. Поверь мне, он согласится платить за школу.

– Джорджи на самом деле никуда не вписывается, – сказала Джеки обеспокоенно. – Черный мальчишка с белым отцом…

– Я знаю.

– Жильцы дома, в котором живет твоя мать, думают, что я служанка. Ты знал?

– Да.

– Я не стала их разубеждать. Если бы они поняли, что негры живут в доме в качестве гостей, могли возникнуть неприятности.

Грег вздохнул.

– К сожалению, ты права.

– Жизнь у Джорджи будет нелегкая.

– Я знаю, – сказал Грег. – Но у него есть мы.

Джеки улыбнулась ему, что случалось нечасто.

– Да, – сказала она. – Это немало.

I

После свадьбы Володя и Зоя переехали в собственную квартиру. Немногим молодоженам в России выпадало такое счастье. На протяжении четырех лет вся промышленная мощь Советского Союза была направлена на изготовление оружия. Едва ли строились дома хоть в каком-то количестве, а разрушено их было много. Но Володя был майором разведки Красной Армии, да к тому же и сыном генерала и был в состоянии использовать связи.

Квартирка была компактная: гостиная с обеденным столом, спальня чуть больше стоящей там кровати и кухня, в которой было негде повернуться, если в нее заходили двое; тесный туалет с душем и раковиной и крошечная прихожая со шкафом для одежды. Когда в гостиной работало радио, его было слышно во всей квартире.

Они быстро обжились. Зоя купила ярко-желтое покрывало на кровать. Володина мать достала коробку столовых приборов, которую купила еще в 1940 году в ожидании его свадьбы и хранила всю войну. Володя повесил на стену фотографию в рамке – его выпускной класс в Академии военной разведки.

Они теперь больше занимались любовью. Володя и не задумывался, насколько будет все иначе, когда они будут одни. Он никогда не чувствовал себя особенно скованно, когда спал с Зоей в квартире родителей или в ее квартире с соседями; однако теперь он понял, что разница была. Надо было говорить тихо, прислушиваться, не скрипнет ли кровать, и всегда была вероятность, хотя и небольшая, что кто-нибудь войдет. В чужом доме никогда не чувствуешь себя достаточно непринужденно.

Они часто просыпались рано, занимались любовью, а потом около часа лежали, целуясь и болтая, прежде чем приходила пора вставать и идти на работу. В одно такое утро, положив голову ей на бедро, вдыхая запах секса, Володя спросил:

– Сделать чаю?

– Да, пожалуйста… – Она с наслаждением потянулась, раскинувшись на подушках.

Володя надел халат и прошел через крошечную прихожую в маленькую кухню, где зажег газ под чайником. Он недовольно оглядел кастрюли и тарелки, оставшиеся после вчерашнего ужина, сгруженные в раковину.

– Зоя! – сказал он. – Ну и разгром у нас на кухне!

В маленькой квартирке ей было хорошо его слышно.

– Я знаю, – сказала Зоя.

Он вернулся в спальню.

– Почему ты вечером не вымыла посуду?

– А ты?

Ему не приходило в голову, что это может оказаться его обязанностью. Но он сказал:

– Мне нужно было работать.

– А я устала.

От намека, что он сам виноват, он почувствовал раздражение.

– Ненавижу, когда на кухне грязь!

– Я тоже.

Ну что ж она не желает понимать?

– А раз тоже, приберись!

– Давай сделаем это вместе, прямо сейчас.

Она выскочила из кровати и с соблазнительной улыбкой прошла мимо него на кухню.

Володя последовал за ней.

Она сказала:

– Ты мой, а я буду вытирать.

И вынула из шкафа чистое полотенце.

Она все еще была голая. Володя не мог сдержать улыбки. Она была высокая, стройная, с белой кожей, плоской грудью и острыми сосками, а волосы на лобке – тонкие и светлые. Одной из радостей семейной жизни с ней была ее привычка ходить по квартире нагишом. Он мог глазеть на ее тело сколько угодно. Казалось, ей это доставляет удовольствие. Если она ловила его за разглядыванием, то не проявляла ни малейшего смущения, лишь улыбалась.

Он закатал рукава халата и начал мыть посуду, передавая потом Зое, чтобы она вытирала. Мытье посуды было не вполне подходящее для мужчины дело – Володя никогда не видел, чтобы этим занимался его отец, но Зоя, по-видимому, считала, что такие обязанности следует делить. Какая странная мысль. У Зои что же, высоко развитое стремление к справедливости в браке? Или она делает из него подкаблучника?

Ему показалось, что он услышал снаружи какой-то шум. Он выглянул в прихожую: дверь в квартиру была в трех-четырех футах от кухонной раковины. Ничего необычного он не увидел.

Дверь с грохотом распахнулась.

Зоя завизжала.

Володя схватил только что вымытый разделочный нож. Он шагнул в дверной проем, заслонив собой Зою. Прямо за выбитой дверью стоял человек в милицейской форме, с кувалдой в руках.

Володя почувствовал одновременно страх и ярость.