Между тем, вернувшись домой, некоторые американцы со стыдом думали о тысячах союзников, фактически брошенных на растерзание коммунистам. В августе 1975 г. Фрэнк Снепп, выступая в вашингтонском Институте дипломатической службы, сказал: «Мы оставили в посольском комплексе и за его стенами 400–500 сотрудников Специальной службы полиции, которых мы обучили… около 1200 сотрудников центральной разведывательной службы… и 30 000 агентов нашей контртеррористической программы „Феникс“»[1473]. Он раскрыл шокирующий факт, что бо́льшая часть документов, содержащих десятки тысяч имен вьетнамцев, работавших на американцев или сайгонский режим, не была уничтожена, и сказал, что, по его оценкам, всего треть наиболее уязвимых из них смогла бежать из страны. Аудитория, где собрались представители политического истеблишмента, слушала Снеппа в ошеломленном молчании. Однако, как выяснилось, они были потрясены не столько тем, что сделали или не сделали американцы по отношению к своим союзникам, сколько тем, что Снепп решил открыто об этом заговорить. За разоблачительную книгу «Пристойная пауза», опубликованную в 1977 г., правительство США подвергло его судебному преследованию и конфисковало доходы от ее продажи, а разведывательное сообщество наделило автора клеймом изгоя.

Что касается беглецов, покинувших свою страну при столь трагических обстоятельствах, то их оказалось намного больше, чем были готовы принять на борт американские корабли. Когда переполненное беженцами грузовое судно, где находился лейтенант Нгиен Кхием, встретило в Южно-Китайском море военный корабль США, американский экипаж убедительно показал, что им лучше не приближаться, выпустив в воду предупредительные очереди из автоматов, что многие беженцы сочли символическим жестом. Прокладывая курс по звездам, пережив невероятные опасности и тяготы, они в конце концов добрались до Сингапура. В Сайгоне у отца Кхьема отобрали его небольшой бизнес и все имущество. Его мать открыла кофейный киоск, чем родители и зарабатывали на жизнь, пока семь лет спустя им не разрешили уехать из страны — такими же нищими, какими в 1954 г. они бежали из Ханоя. Как печально заметил Кхием, «дважды в жизни мы оставались с абсолютно пустыми руками».

Жизнь разыграла с Нгуен Тхи Чинь сценарий, который показался бы слишком невероятным даже для художественного фильма. Она улетела из Сайгона по дипломатическому паспорту, которого была удостоена как самая знаменитая кинозвезда Южного Вьетнама. Но, когда она прибыла в Сингапур, где еще недавно снималась в фильме, ее задержала полиция: с крахом Южного Вьетнама ее привилегированный паспорт превратился не более чем в визитную карточку рухнувшего режима. Через два дня ее депортировали; друзья купили ей кругосветный авиабилет. Так началась ее одинокая одиссея: в Париже через стеклянную стену иммиграционного зала она мельком увидела свою сестру, прежде чем, получив отказ властей, улетела в Лондон, где ей также запретили въезд. Тогда она решила попытать счастья на другой стороне Атлантики, но в нью-йоркском аэропорту им. Джона Кеннеди ей снова дали от ворот поворот. Наконец 2 мая ее приняли в Торонто: «Я стала первой вьетнамской беженкой в Канаде»[1474]. Еще несколько дней назад она была довольно обеспеченной женщиной; теперь у нее не было ни гроша — все ее состояние осталось в Сайгоне. Канадская социальная служба выделила ей пальто и $75; чтобы не подвергнуться депортации, Чинь нужно было как можно быстрее найти работу. Бывшая кинозвезда стала уборщицей на птицеферме, где за $2 в час смывала птичий помет струей из шланга.

В отчаянии она взяла единственное богатство, которое у нее осталось, — записную книжку с адресами — и принялась звонить голливудским звездам, с которыми была знакома или вместе снималась в фильмах: «Эти звонки стоили баснословно дорого». Сначала она позвонила Уильяму Холдену, который оказался в Европе. Дворецкий Гленна Форда с сожалением сказал, что его хозяин ее не помнит. В конторе Берта Рейнольдса ей упорно твердили, что Рейнольдса нет на месте. Наконец, почти исчерпав свои жалкие запасы наличности, она дозвонилась до Типпи Хедрен, с которой встречалась всего один раз. «Я была похожа на тонущего человека. Я рыдала в трубку — она тоже». Потом Хедрен сказала: «Успокойся и дай мне свой адрес». Через три дня бывшая звезда Хичкока обеспечила Чинь билетом на самолет и визой США, после чего пригласила ее погостить в своем доме и предложила пользоваться своим гардеробом. Когда Билл Холден вернулся из путешествия, он отправил Чинь самую большую корзину роз, которую она видела в своей жизни, в сопровождении записки: «Добро пожаловать в Америку. Пусть эта земля станет вашим домом». Чинь была одной из 250 000 южновьетнамцев, покинувших свою страну в 1975 г. и в последующие годы. В США она снялась почти в сотне фильмов, став известной во всем мире как Киеу Чинь.

* * *

В бурные дни после падения Сайгона один генерал ВНА в попытке сделать жест примирения сказал своим новым друзьям-южанам: «Американцы — вот кто проиграл в этой войне». Однако семья 20-летней студентки исторического факультета Ким Тхань много дней пряталась в подвале дома ее двоюродного дяди недалеко от Таншоннята. Престарелый дядя и ее родители в 1954 г. бежали с Севера на Юг: «Они знали, что такое коммунисты и что они будут делать»[1475]. Когда они в конце концов решились выбраться из подвала, их глазам немедленно предстали первые свидетельства победы северян: на улице лежали тела людей, казненных без суда и следствия. Справедливости ради надо сказать, что бо́льшая часть убийств летом 1975 г., — по примерным оценкам, несколько тысяч — была совершена не по распоряжению ханойского Политбюро, а по инициативе местных коммунистов и ВК, жаждавших мщения. Такие кампании возмездия характерны для всех подобных войн: так, во Франции в 1944–1945 гг. в ходе так называемой l’épuration — «Большой чистки» — участники движения Сопротивления казнили без суда и следствия немало своих соотечественников, обвинявшихся в сотрудничестве с нацистами. Некоторые южновьетнамцы, чтобы избежать неминуемой расправы, предпочли покончить жизнь самоубийством, среди них высокопоставленный кадр Вьетконга по имени Во Ван Ба — ключевой информатор Фан Тан Нгыу, главы разведотдела Специальной службы полиции в Тэйнине. Незадолго до этого он сказал Нгыу: «Я хорошо знаю коммунистов и знаю, какой будет жизнь при их власти»[1476].

Когда новые правители начали безжалостно устанавливать свои порядки, южане запоздало поняли, что такое «коммунизм», который до сих пор был для них не более чем громким словом, звучавшим с негативной или, наоборот, позитивной окраской в пропагандистских заявлениях с обеих сторон. На Парижских переговорах Ле Дык Тхо заверил американцев и другие стороны: «Мы не собираемся навязывать Югу коммунизм». Но, едва одержав победу, коммунисты, по словам Майкла Говарда, накрыли Южный Вьетнам «серой пеленой тоталитаризма»[1477]. Ханойский врач, прибывший с инспекцией в центральную больницу Сайгона, заявил: «У вас слишком много оборудования. Мы прекрасно лечим большинство болезней и без этого»[1478]. На Север потянулись колонны грузовиков с медицинским оборудованием и прочим имуществом. Из военного госпиталя в Конгхоа выгнали 1000 раненых бывших военнослужащих ВСРВ. Центральное военное кладбище Южного Вьетнама подверглось вандализму: перед его воротами был установлен плакат: «Здесь лежат американские марионетки, которые поплатились жизнями за свои преступления».