В Китае магия и этика камня неотделимы от его эстетики. Редкостный облик, увлекательные переливы цветов, затаенная мощь его массы, пустоты, составляющие сокровенную основу формы, делали камень не только вместилищем энергии, но и художественно ценным предметом. Камни созерцали, к ним прикладывали руку, их слушали и даже… проходили сквозь них. В средневековом Китае сложилась целая классификация эстетических признаков камня. Знатоки толковали о красоте камней дырчатых и ноздреватых, морщинистых и волнистых, пористых и продолговатых, «похожих на водяные каштаны», «наполовину вросших в землю» и т. д. Более всего ценились три свойства камней: «проницаемость», позволявшая ощутить их массивную толщу; «худоба», производившая впечатление изящества, легкости, парения; «открытость» – красота пустот и отверстий, делавших камень как бы разверстым в окружающее пространство и тем самым – вещественным подобием «раскрытого сердца». Разнообразны были и способы установки камней в саду: камни могли стоять в одиночестве, группой или на фоне стены, дополнять вид зелени или зданий, возвышаться над гладью вод или служить скамьями, экранами, столами.

В декоративных камнях китайского сада фантастическое, естественное и стилизованное сливаются воедино. Любопытное преломление этого триединства мы находим в обычае уподоблять камни человеческим типам или зверям (заметим, что в китайском фольклоре распространены рассказы о камнях-оборотнях, способных превращаться, например, в красивого юношу). Еще Бо Цзюйи утверждал, что мир камней подобен миру людей и камни, как люди, имеют свой нрав и характер: среди них, как среди людей, есть благородные и подлые. «Есть камни, – писал Бо Цзюйи, – пышно-величественные, словно сиятельные монархи; есть грозно-торжественные, точно строгие чиновные люди; есть прихотливо-изысканные, словно писаные красавицы. Есть среди камней подобные драконам и фениксам, демонам и тварям земным. Они точно сгибаются в поклоне или шагают, крутятся или прыгают, разбегаются в разные стороны или стоят толпой, поддерживают друг друга или друг с другом борются…»[499] Чжан Дай в своих записках воздал хвалу камням «безумным» и «сдержанным». Ци Баоцзя описывает два самых любимых камня в собственном саду: один похож на лошадь, внезапно замершую на полном скаку, другой напоминает половинку лунного диска, которая вот-вот свалится на землю[500]. Каталог Линь Юлиня читается как настоящая энциклопедия фантасмов, порождаемых экзотическими представителями царства минералов: тут упоминаются «пляшущие» и «неистовые» камни, «камень-красавица», «камень-дерево», «камень-змея», камень как «пьяный даос» и камни, таинственным образом запечатлевшие в себе прекрасные пейзажи и даже «тень Бодхидхармы». Линь Юлинь отдает дань и прелести «обманных превращений»: он описывает камень, в точности похожий на ствол сосны, и камень, превратившийся в сплетенье цветов[501]. По мнению же Дун Цичана, все «превращения камней» охватываются тремя разновидностями последних: таковы камни, подобные «летящему белому» – каллиграфическому почерку в стиле «сдержанной скорописи»; камни, напоминающие «клубящиеся облака», и камни, похожие на «конские зубы»[502]. Разумеется, в классических садах Китая нередки камни, имеющие свои имена и легенды, а один из садов Сучжоу, где стоят камни, напоминающие львов, так и называется: Сад Львиной Рощи. Одним словом, камень – этот предел покоя – внушает фантасм легкого и ненасильственного, как дуновение ветра, превращения. Совсем не случайно главным партнером горы в китайском искусстве выступает облачная дымка – воплощение невесомости материи.

Что происходит, когда мы воображаем необработанный камень каким-нибудь существом или персонажем, видим в нем «тень святого» или проецируем на него какое-то чувство или настроение? В сущности, мы выявляем то, чем камень не является и, однако же, может стать. Чистая вещественность материала посредством творческого воображения превращается в определенность типа. То и другое одинаково принадлежат акту стилизации, очерчивают пределы творческой метаморфозы. О том же моменте творческого преображения свидетельствует Ли Юй, когда говорит, что, разглядывая живописный свиток издали и уже нечетко видя, что на нем изображено, мы с тем большей внятностью постигаем дух гения. Эстетика аморфно-бесстильного камня, которая формирует идею «искусства природы», оказывается своеобразным коррелятом, перевернутым образом художественного стиля, который, как мы помним, находит свое завершение в чистой, внеизобразительной материальности формы.

Важным элементом композиции китайского сада были искусственные горки из камней. Их сооружение Ли Юй называл «особой наукой и хитроумным искусством». Секрет искусной установки камней в саду, по Ли Юю, заключается в том, чтобы «поставить камень наоборот» (намек на даосское искусство «повертывания вспять жизненных процессов»), с тем чтобы воплотился «узор незапамятной древности»[503]. В городах Цзяннани имелись целые артели мастеров декоративных каменных горок, история даже сохранила имена лучших знатоков этого ремесла – например, Чжан Ляна (1587–1671), который прославился тем, что умел воздвигать горки «сообразно естеству вещей» и горки эти «выглядели как фантастические пики, прекраснейшие скалы»[504]. Нередко каменные горки водружали с большой выдумкой и стилизовали под явления разных времен года. Груда желтоватых камней могла представлять усеянный листьями холм в осеннюю пору, горка из белых камней – являть зрелище заснеженной горы и т. д. В искусственных горах зачастую устраивали пещеры – обители святых небожителей.