«Пришлите мне господина Леопольда».

Слуга, повинуясь приказу, уже почти вышел, как банкир вдруг остановил его:

«Пройдите по маленькой лестнице, которая ведет отсюда на антресоль, где должен быть господин Леопольд, и пусть он придет тем же путем, я не хочу, чтобы те, кто ожидает в приемной, видели, что я кого-то уже принимаю».

Слуга подчинился, и банкир, оставшись один, приступил к корреспонденции, лежавшей на краю стола. Чаще всего он довольствовался беглым взглядом на письма и затем сортировал их, раскладывая по маленьким коробкам. На нескольких письмах он сделал небольшие пометки, два или три письма, чтение которых явно вызвало в нем раздражение, он отложил и спрятал в ящик стола. Наконец слуга вернулся вместе с молодым человеком лет двадцати, лицо которого лучилось от глубокого почтения к банкиру.

«Предупредите, что я скоро начну прием», – велел банкир слуге, и тот вышел.

Затем Матье Дюран повернулся к Леопольду и сказал голосом, полным нежности и благожелательности:

«Господин Леопольд, я хочу попросить вас об одолжении».

«Об одолжении! Меня! – живо вскричал молодой человек. – Что я должен сделать, сударь? Вы знаете, вам принадлежит моя жизнь, и если надо отдать ее…»

«Нет, друг мой, нет, – мягко улыбнулся Матье Дюран, как бы останавливая этот порыв, – услуга, о которой я хочу вас попросить, не потребует вашей жизни, но только быстрой работы и умения держать язык за зубами».

«О, если это секрет, то, поверьте, скорее у меня отнимут жизнь, чем я скажу хоть слово».

«Вы преувеличиваете важность того, что я жду от вас, Леопольд».

«Тем хуже, так как я хотел бы наконец получить возможность доказать вам мою признательность. Все ваши служащие смотрят на вас, сударь, как на отца, но для меня вы были просто спасителем».

«Ваша мать осталась ни с чем, и, хотя ваш отец скончался от ран в тысяча восемьсот пятнадцатом году, ей отказали в пенсии… Это жестокая несправедливость».

«И вы исправили ее со всем вашим благородством, сударь, вы пришли на помощь моей матери».

«Разве мог я оставить в нищете вдову отважного военного?»

«Вы позаботились обо мне, и благодаря вашей доброте я получил образование – это благое дело!»

«Да, Леопольд, это благое дело, – прервал банкир молодого человека, – думаю, я имею право так сказать. Дело в том, что я, видите ли, вышел из своей деревни, едва умея читать. То немногое, что я знаю, мне пришлось изучать, урывая часы у работы, которая кормила меня. Я сам научился писать, сам, без учителя, понемногу очистил мою деревенскую речь, потом, когда я уже получил мое первое маленькое место, мне не хотелось казаться хуже, чем мои молодые товарищи, закончившие лицей. Поэтому я стал изучать латынь».

«Самостоятельно?»

«Да, в моей бедной мансарде. Я захотел хоть немного узнать историю, математику. Я любил химию, занимался физикой. Ах! Если бы я мог рассказать вам все, Леопольд! Я играл на скрипке, и, честное слово, довольно сносно. Позже благодаря работе и экономии мне удалось провернуть сначала несколько мелких дел, затем более крупных, и все я делал сам, но всегда упорно, настойчиво, и наконец я стал тем, кем я стал».

«Вы стали одним из самых значительных людей Франции».

«Надеюсь, одним из самых уважаемых по меньшей мере, – возразил Матье Дюран, – но вернемся к огромной услуге, о которой я вас прошу. Вот записка, письмо, а вот и документ, мне нужно четыре или пять копий, вы сделаете их у себя сегодня вечером. Ваши рабочие часы мне не принадлежат, господин Сежан будет ругаться, если я отвлеку вас от ваших обязанностей. Я рассчитываю на вашу обязательность».

«О сударь, – смутился Леопольд, – зачем говорить о моей обязательности – каждый час моей жизни принадлежит вам».

«Главное, не показывайте это никому, даже вашей матушке».

«Обещаю вам, сударь».

«А кстати, как себя чувствует ваша матушка?»

«Очень хорошо, и она будет счастлива узнать…»

«Что я справлялся о ее здоровье, – улыбнулся банкир, – и она конечно же пойдет всем рассказывать о доброте господина Матье Дюрана, который поинтересовался, что у нее новенького».

«Не сердитесь на нее за ее благодарность».

«Я шучу, Леопольд, шучу, мой друг, ваша мать достойная и порядочная женщина, и если она несколько преувеличивает ту малость, которую я сделал для нее, то это чувство происходит от добродетели столь редкой в наше время, что я бы позаимствовал хотя бы часть, если бы благодарность вашей матушки была обращена на кого-то другого. Передайте ей мои наилучшие пожелания».

«Благодарю вас от ее имени, сударь, но когда я должен вернуть вам копии?»

«Завтра утром».

«Тогда я принесу их пораньше, раз вы уезжаете в Этан только завтра утром».

«Ах да, вы правы, завтра же воскресенье, я уезжаю нынче вечером. Моя дочь рассердится, если я приеду только завтра. Один из наших деревенских соседей дает бал, я должен привезти ей тысячу разных побрякушек».

«Тогда я сделаю копии сегодня днем».

«Нет, вам придется отпрашиваться у господина Сежана. Лучше приезжайте завтра в Этан, вы проведете день с нами. Вечером я возьму вас на бал. Танцорам всегда рады… Договорились?»

Услышав эти слова, Леопольд покраснел до корней волос и в смущении потупил глаза. Казалось, он колеблется. Матье Дюран слегка нахмурился, затем сухо спросил Леопольда:

«Вы не можете доставить мне это удовольствие, сударь?»

«Дело в том, что ваше предложение смутило меня, ведь я знаю, что это самое лестное вознаграждение для всех ваших служащих… Моя мать будет так рада… так горда!..»

Лицо Матье Дюрана расцвело, и он ответил самым очаровательным и любезным тоном:

«Хорошо, если вы сочтете, что в Этане не слишком скучно, когда-нибудь вы попросите ее вас туда сопровождать».

«Ах, сударь, сударь!» – с блестевшими от слез глазами повторял Леопольд, задыхаясь от благодарности.

«Ладно, друг мой, ладно», – Матье Дюран протянул юноше руку.

Леопольд был так восхищен, сердце его было так переполнено, что он схватил руку банкира и поцеловал, как если бы тот был королем, который только что оказал высочайшую милость своему подданному. Дюран посмотрел ему вслед, выражение живого самодовольства залило его лицо, он горделиво понял голову и испустил глухое победное восклицание. Затем он два или три раза прошелся по кабинету, как бы давая время выйти своим чувствам. Овладев собой, он снова сел к столу и позвонил. Появился слуга.

– Ого! Похоже, вы очень хорошо знаете этого великолепного Матье Дюрана, – заметил поэт. – Вот что я называю, человек сердца. Я знаю за ним только один недостаток.

– Какой? – поинтересовался Дьявол.

– Имею ли я честь говорить с его другом?