— Лежу…

— Очень хорошо! А то бы упал!

— Что с Аленой? — неживым голосом спросил Свирельников.

— Алену твою пороть надо было в детстве! Да и сейчас не помешало бы! Из-за нее весь тарарам!

— Как из-за нее?

— Докладываю: этот Никон, оказывается, ее парень. А раньше он с твоей Светкой… общался. Они вроде бы расстались. Подвел он девушку. Как именно — не признался.

— Дальше!

— Дальше — больше. Про то, что у нее добрый дяденька образовался, твоя Никону ничего не сказала. Да и расстались-то они не до конца… Извини за каламбур!

— Что значит — не до конца?

— А то и значит. Алена об этом знала и психовала. Она, кажется, в него серьезно втюрилась. И чего они только в этих дебилах татуированных находят? Но Светлана твоя тоже, оказывается, экземпляр…

— Почему?

— Поругалась с твоей дочерью. Ну и вывалила по злобянке, что у вас с ней все по-взрослому: любовь-морковь и беби-киндер намечается. Ты ей, мол, квартиру снял да еще платишь, чтобы она за Аленой в институте шпионила. Есть такое дело?

— Ну не совсем такое…

— Ай-ай-ай… Михаил Дмитриевич, можно сказать, светило отечественной сантехники, а такими глупостями занимаешься! Алена взбесилась и отправила Никона, чтобы за тобой последил — проверил показания. Тот и рад стараться. Он ведь до сих пор по Светлане сохнет. Стоящая, наверное, девочка! А?!

— Дальше!

— А что — дальше? Дальше-то как раз ничего особенного. На Плющиху Никон приперся, чтобы Алене обо всем доложить: как ты в ресторане пьянствовал, как в гостинице ночевал, как в Матвеевское заезжал… Она ему свидание назначила. Так что на Антонину и Верещалкина мы зря грешили! Они тебя без всякого криминала хотят располовинить. Поэтому он с тобой и помирился. Честные, благородные люди…

— Что с ними?

— Откуда я знаю!

— Ты их… нет… Да?

— Ну ты спросил! Что я, маньяк, что ли? Я, как Никона расколол, сразу все остановил. Дал ему, правда, по шее, чтобы уважаемых людей не беспокоил. Но, по-моему, он не понял. Наглая теперь молодежь! Мы не такие были.

— Спасибо! — с трудом вымолвил Свирельников.

— Спасибо? Не-ет! Приезжай — считаться будем!

— Приеду…

— А чего у тебя голос такой дохлый? Жизнь прекрасна! Грибов много набрал?

— Много.

— Поделишься?

— Поделюсь.

— Ну, береги себя! Жду. Мне деньги нужны. Я внятен?

— Внятен…

Свирельников выключил телефон и, еле владея ватным телом, сел, прислонившись спиной к березовому стволу. Директор «Сантехуюта» ощутил ту внезапную добрую слабость, какая нисходит, если на голодный желудок выпить стакан водки.

Высоко в небе метались, совершая удивительные зигзаги, птицы, похожие отсюда, с земли, на крошечных мошек. Он долго с завистью следил за их горним полетом, пока не сообразил, что на самом деле это и есть какие-то мухи, крутящиеся всего в метре от его лица. А сообразив, из последних сил улыбнулся такому вот — философическому обману зрения. Потом Михаил Дмитриевич с трудом повернул голову и, благодарно посмотрев на своего спасителя, нежно погладил его холодную и влажную, словно кожа морского животного, шляпку:

— Спасибо!

От этого легкого прикосновения Грибной царь дрогнул, накренился и распался, превратившись в отвратительную кучу слизи, кишащую большими желтыми червями…