Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды вечером, когда Александр вместе с Роксаной отдыхал на веранде дворца сатрапа, ему объявили о госте, и вскоре вошел тучный плешивый человек, который приветствовал царя с широкой улыбкой.
– Мой государь, ты не представляешь, как я рад снова тебя видеть. Но… я не вижу собаки, – добавил он, подозрительно озираясь.
– Евмолп из Сол… Перитаса больше нет. Он погиб в Индии, спасая мою жизнь.
– Мне очень жаль, – ответил осведомитель. – Я знаю, что ты его очень любил.
Александр кивнул:
– Буцефал тоже умер, как и многие, многие мои друзья. Это был тяжелейший поход. Но откуда ты взялся? Я считал тебя мертвым, ведь ты исчез, ничего не сказав, и больше я тебя не видел.
– Если уж говорить об этом, то и я считал тебя мертвым. Что касается моего исчезновения, то это нормально. Как только я понял, чего ты от меня хочешь, я, недолго думая, испарился при первой же благоприятной возможности: хороший осведомитель никому не сообщает о своих передвижениях, даже работодателю.
– Насколько я тебя знаю, – сказал Александр, – ты пришел сюда не только ради удовольствия увидеть меня снова.
Евмолп протянул ему свиток:
– Это действительно так. В твое отсутствие, мой государь, и согласно твоим пожеланиям, если помнишь, я был твоими глазами и ушами. Я не забываю добра, а ты оказал мне доверие и сохранил жизнь, когда все хотели предать меня смерти. Здесь написаны вещи, которые тебе вряд ли понравятся: это полный список всех злодейств, грабежей, разбоев и актов насилия, совершенных в твое отсутствие сатрапами и наместниками, в том числе македонянами. Здесь также список всех свидетелей, которых ты сможешь допросить, если захочешь устроить суды. Для начала – ответственный за царскую сокровищницу, этот хромец… Приятель Евмена…
– Гарпал?
– Он самый. Он забрал из сокровищницы пять тысяч талантов, завербовал шесть тысяч наемников и направляется в Киликию, если мои осведомители сообщают точно. Полагаю, он снюхался с некоторыми своими афинскими дружками, которые не слишком тебя жалуют.
– С Демосфеном?
Евмолп кивнул.
– По-твоему, куда он направился?
– Вероятно, в Афины.
В это время вошел Евмен с выражением большой обеспокоенности на лице:
– Александрос, пришло ужасное известие! Я даже не знаю, с чего начать, потому что… в некотором смысле это моя вина.
– Гарпал? Уже знаю. – Царь кивнул на Евмолпа, который притаился в углу, стараясь остаться незамеченным. – И знаю много всякого другого, весьма неприятного. Вот что следует нам сделать: немедленно проверь обоснованность обвинений, приведенных в этом документе, и возбуди дела против всех указанных лиц, будь они македоняне, персы или мидийцы. После этого устрой показательные суды. Македонян, если окажутся виновными, будет судить собрание войска, и приговор будет исполняться по традиционному ритуалу.
– А Гарпал?
– Разыщи этого проклятого хромоножку, Евмен, – приказал Александр, побледнев от негодования. – Разыщи во что бы то ни стало. И убей как собаку.
Евмолп из Сол встал:
– Мне кажется, мы сказали все, что следовало сказать.
– Да. Евмен щедро заплатит тебе.
Евмен кивнул, еще более встревоженный.
– Это не твоя вина, – проговорил Александр, вставая. – Ты никогда не обманывал моего доверия, и я знаю, что никогда не обманешь.
– Благодарю, но это не облегчает моего разочарования.
Он направился к выходу и в дворцовом коридоре встретил Аристандра. У ясновидца странно светились глаза, вид у него был потрясенный, и он не поздоровался. Возможно, он даже не заметил секретаря.
Аристандр вошел к Александру, и выражение его лица глубоко поразило царя.
– Что случилось? – спросил Александр и понял, что боится ответа.
– Мой кошмар. Он вернулся.
– Когда?
– Этой ночью. И есть кое-что еще.
– Говори.
– Калан заболел.
– Невозможно! – воскликнул Александр. – Он перенес самые страшные лишения, кровавые испытания, дожди и палящее солнце, голод и жажду…
– И тем не менее ему очень плохо.
– Давно?
– С тех пор, как мы прибыли в Персеполь.
– Где он сейчас?
– В отведенном ему доме.
– Проводи меня к нему немедленно.
– Как изволишь. Следуй за мной.
– Куда ты, Александрос? – встревоженно спросила Роксана.
– К другу, которому плохо, любовь моя.
Он пересек город, на который опустилась вечерняя тень, и оказался перед красивым домом, окруженным портиком; раньше здесь жил персидский вельможа, но он пал в сражении при Гавгамелах. Александр отдал этот дом Калану, чтобы тот мог расположиться там с удобствами после утомительного похода.
Вдвоем с Аристандром они прошли по тихим коридорам и добрались до комнаты, едва освещенной последними лучами солнца. Калан лежал на расстеленной на полу циновке. Его глаза были закрыты. Он совсем исхудал.
– Каланос, – прошептал царь.
Мудрец открыл глаза, черные, огромные, лихорадочные:
– Мне плохо, Александрос.
– Не могу поверить этим словам, учитель. Я видел, как ты шел через всевозможные испытания, не чувствуя боли.
– А теперь я страдаю. И страдание мое невыносимо.
Александр обернулся и встретил нахмуренный взгляд ясновидца:
– Что за страдание? Скажи мне, чтобы мы могли помочь.
– Это страдание души, самое жестокое, и от него нет лекарства.
– Но что у тебя болит? Разве ты не прошел весь путь, ведущий к невозмутимости?
Глаза Калана и Аристандра встретились, и в них отразилось мрачное взаимопонимание. Мудрец с трудом заговорил снова:
– Прошел. Пока не встретил тебя, пока не увидел в тебе мощи бурного Океана, дикой силы тигра, грандиозности заснеженных пиков, подпирающих небо. Я хотел узнать тебя и твой мир. Я возжелал спасти тебя, когда слепая ярость толкала тебя к разрушениям. Но я знал, что сделаю, если ты падешь. И я заключил договор с самим собой. Я полюбил тебя, Александрос, как и все, кто знал тебя. Я мечтал следовать за тобой, чтобы защитить тебя от твоих инстинктов, научить мудрости, отличной от той, которой обучали тебя философы и воины – все, кто сделал из тебя несокрушимый инструмент разрушения. Но твою тантру нельзя согнуть таким образом, теперь я знаю это. Теперь я вижу то, что грядет, что неотвратимо. – Он снова поднял глаза и встретился с трепетным взглядом Александра. – И это увеличивает безмерность моих страданий. Если я доживу до того, чтобы въяве увидеть грядущее, боль никогда не позволит мне достичь высшей невозмутимости и растворить душу в бесконечности. Ты же не хочешь этого, Александрос, не хочешь, правда?
Александр взял его за руку.
– Нет, – ответил он сорвавшимся от волнения голосом. – Не хочу, Калан. Но скажи мне, прошу тебя, скажи, что это за страшное грядущее?
– Не знаю. Я лишь чувствую. И не могу этого вынести. Позволь мне умереть так, как я поклялся умереть.
Царь поцеловал скелетоподобную руку великого мудреца, потом взглянул на Аристандра и сказал:
– Выслушай его