– Что же мы будем делать в мире ином? – вздохнул Реджинальд. – Я не собираюсь спорить, просто спрашиваю.

– Естественно, это будет совершенно другая жизнь. Трудно себе представить, какая. По-видимому, наш долг там будет совершенно ясен нам, как для меня ясен мой здесь. – Слова приходили ему на ум сами, отличные, подходящие слова. Он ощущал себя мудрым, знающим цену тому, что говорит. К тому же отличное вино. Миссис Уэллард совершенно очаровательна. Ему было легко и хорошо.

– Дорогая, рыба просто великолепна. Правда, Фарли? Мы всегда говорим...

Элис вышла из комнаты. Можно свободно разговаривать о рыбе и о бессмертии.

– Вам понравилось? – с жаром спросила Сильвия. – Я обязательно передам миссис Хоскен. Она всегда бывает рада, когда вы приходите к обеду, она знает, что вам по вкусу ее стряпня.

– Мне нравится ваш рейнвейн, – обратился Хильдершем к хозяину с чисто мужским разговором. – Тонкий букет.

– Тогда продолжим?

– С удовольствием. Это мой любимый. Скажите мне... – Он пригубил и склонил голову, как бы прислушиваясь к чему-то. – Девяносто седьмого года, верно?

У Реджинальда было искушение согласиться, но он решил наугад сказать: “Девяносто девятого”. Хильдершем произнес: “А!”, принимая поправку как подтверждение – даже больше, чем просто подтверждение. Грейс в очередной раз поразилась умению мужчин разбираться в винах. Реджинальд в очередной раз поразился тому, как легко прослыть знатоком. Сильвия сказала:

– Наверное, пора зажечь свечи. Ты не займешься этим, дорогой?

И свечи были зажжены.

Грейс и Сильвия вошли в гостиную. Большая белокурая, пышноволосая, растрепанная голова и розовая шея Грейс, все остальное скрыто под просторным бархатным платьем абрикосового цвета: изящная сияющая головка Сильвии и ее золотистое тело, открытое – или скрытое – платьем ровно настолько, насколько позволял сегодняшний вечер.

– Ты не носишь свои платья, – говорил ей Реджинальд. – Ты срастаешься с ними. Не случалось ли тебе по ошибке надеть одно платье на другое?

Грейс, как только они вошли в дверь, сказала, полуобернувшись:

– Джимми поехал к школьному товарищу на неделю. Я не рассказывала тебе? Играть в крикет. Некая миссис Тейлор пригласила его. Мне не очень нравится отпускать детей к чужим людям. Но думаю, там все в порядке. Письмо было очень милое.

– Джимми прекрасно играет в крикет, да? Останемся здесь или выйдем в сад?

– Как хочешь, дорогая. Хотя, давай посидим здесь немного. Какое изумительное платье, Сильвия.

– Тебе нравится?

– Очень, а мне идет мое, правда? Фарли не нравится, но мужчины такие странные. Твой муж тоже?

– Ты о чем?

– Им не нравится вещь, а почему, они объяснить не могут. Я была в розовом шифоновом платье, когда Фарли сделал мне предложение. Ты помнишь, что тогда носили? Нет, не можешь помнить – тысяча девятьсот восьмой год. И что бы я сейчас ни надела... для них-то мода почти не изменилась...

– Реджинальд всегда замечает все. Куплю ли я новую шляпную булавку или другую мелочь. Это очень приятно.

– Конечно, но Фарли сейчас так занят. К тому же трудно сохранить фигуру, родив четырех детей. Во всяком случае, для женщины моего сложения. Тоненькие, конечно, могут. Но я не представляю себе, как жила бы без них. А Фарли, что я ни надену, все вспоминает то розовое платье. У тебя новое колечко?

Сильвия сняла с пальца кольцо и протянула Грейс.

– Это по случаю выхода книги. Красивое, правда? Мне очень нравится оправа.

– Как вообще платят за книги? С каждого проданного экземпляра?

– Да, и не очень много. Девять пенсов.

– Может получиться неплохая сумма. Сколько девятипенсовиков в фунте? Джимми такие вещи соображает мгновенно.

– Сорок шестипенсовиков, да?

– Верно, значит, шестьдесят девятипенсовиков, значит, если продать шестьдесят экземпляров.. Нет, не шестьдесят, не может быть. Потому что если шестипенсовиков сорок... – Она отдала Сильвии ее кольцо. – Очень красивое. Я никогда не показывала тебе свое? – Она, чуть поморщившись, стянула с пальца одно из своих колец. – Оно принадлежало моей прапрабабке Рамзи, точнее, моя мать была ее внучатой племянницей. Я редко ношу его в последнее время, оно стало мне маловато, но сегодня решила надеть. Посмотри, что там написано. Конечно, сейчас можно подумать, что это ненастоящий изумруд, но раньше часто делали такие оправы.

Сильвия прочла на крошечной медной пластинке внутри кольца: “Агата – Ричард. До самой смерти”.

– Это было ее обручальное кольцо. А Ричарда убили на поединке на песчаном берегу в Кале на следующий день.

– Какой ужас! Из-за нее?

– Да. Это произошло в каком-то клубе. Она считалась красавицей и многим нравилась, многие хотели бы жениться на ней, и вот Ричард Пенросс, так его звали, вошел в зал, как раз когда один человек говорил... ах, дорогая, он... ну, как это бывает у Шекспира... он бился об заклад, что проведет с нею ночь. Конечно, никто не знал, что она обручилась с Ричардом, – не стал бы он так говорить, если бы знал... А Ричард вошел – ты представляешь!

– Грейс, какой ужас!

– Да, и это чистая правда. Мне рассказывала мать. Конечно, когда я уже вышла замуж. Тот, другой, даже не был ранен, но ему пришлось уехать за границу. Что было совершенно неправильно в этих дуэлях – часто погибал не тот человек. Я рада, что дуэли запретили.

Сильвия не могла оторвать взгляда от крохотных изящных букв на медной пластинке: “Агата – Ричард. До самой смерти”.

– Грейс, а это правда? – спросила она шепотом. – Что она была... из таких женщин? – Сильвия кивнула в сторону кольца.

– Конечно, нет, дорогая! – Грейс была оскорблена предположением. Затем, чуть подумав, сказала: – А впрочем, кто знает. В конце концов это только прапрабабка, да и то не по прямой линии. То есть мать происходит от ее брата... кто знает – в те времена, судя по тому, что иногда читаешь, всякое бывало. Спасибо, дорогая. – Сильвия отдала ей кольцо. – Я никогда не задумывалась над этим. Возможно, что и из таких.

– Ты вернула мне?..

– Да, вернула. Прелестное.

– По-моему, тоже. – Сильвия любовалась кольцом, крутя его на пальце.

– Как все это сложно, правда? – продолжала Грейс. – Ты счастливая, у тебя нет дочерей. Сильвия, тебе мать что-нибудь рассказывала?

– Мало... Почти... Нет, в сущности, ничего.

– Ну да. Я тоже потом это поняла... Я думаю, мне следует поговорить с девочками. Как они сейчас быстро растут! Агата на будущий год в мае поедет в пансион, наверное, я могу подождать до тех пор. – Сильвия смотрела на нее, широко открыв глаза. – Нет, нет, не в ее честь. У Фарли в семействе тоже были Агаты. – Она довольно улыбнулась. – Так что будем надеяться на лучшее. Наверное, ужасно, когда мать говорит так о своей дочери, но ты же знаешь, что я имею в виду.