– Ага, вот: единые правила несения строевой и караульной служб; так, порядок марша… лагерного расположения полков. Вот и план захвата – карты, смею надеяться, недаром изучались. Что же касается высокоумных планов господина фельдмаршала, то пусть он меня простит, но надлежит на них, по моему скромному разумению, незначительнейшего Петрушки Александрова сына Румянцева, наплевать и забыть!

Фельдмаршал ответил подобной же любезностью: все рапорты Румянцева о своевременной передаче под его начало определенных под Кольберг войск ни к чему не привели, и его буквально выпихнули в Померанию с половинным составом и заверением, что остальное будет направлено в его распоряжение при первой же возможности.

Сия возможность предоставилась, по мнению главнокомандующего, лишь через три месяца; до этого же осаждаемые превосходили русский корпус в полтора раза, не говоря уже об артиллерии, которой до подхода августовского морского десанта Румянцев почти вовсе и не имел.

Еще на марше командир корпуса наладил сторожевую службу, создал сеть магазинов, заложив в них достаточные запасы продовольствия и снаряжения, то есть всячески укреплял свой тыл, не желая в дальнейшем неприятных сюрпризов в самый неподходящий момент и памятуя, что где тонко, там и рвется. Он же плел свою сеть везде крепко, твердо надеясь, что она нигде не прорвется и уж кто в нее попадет – не вырвется.

В августе, сосредоточив в своем укрепленном лагере Альт-Бельц наконец-то все предусмотренные ему по штату войска, он прежде всего занялся их всеобщим обучением и упорядочением имеющихся сил, поскольку еще сразу же по принятии командования над корпусом понял, что без этого ему ничего не добиться – настолько была плоха подготовка солдат.

Для начала он разбил свой корпус на бригады, в составе двух полков пехоты и батальона отборной пехоты – гренадер, создав его из отдельных гренадерских рот, бывших при каждом полку; сформировал особые легкие батальоны из охотников для действий в лесах и для поддержки операций легкой конницы – прообраз будущих знаменитых егерей, красы и гордости русской армии на долгие годы и десятилетия.

Дабы не отвлекать основную массу солдат от наиважнейшего, по его мнению, дела – военной учебы – Румянцев создает «штабной батальон» и «штабной эскадрон» для несения нарядов; организует бесперебойное снабжение, бывшее до этого всегда в Семилетней войне ахиллесовой пятой русской армии.

После чего с чистой душой призвал к себе старого своего друга еще по кадетскому корпусу, а ныне находящегося в его корпусе и подчинении генерал-майора Еропкина.

– Садитесь, Петр Дмитриевич.

– Благодарю, ваше высокопревосходительство.

– Вы забыли мое имя, господин генерал-майор?

– Нет, Петр Александрович, просто…

– Вот и прекрасно. Мы с вами не на параде и не на плацу, Петр Дмитриевич. Коли не связывало бы нас такое отношение: начальник – подчиненный, почел бы за долг и честь быть с вами на «ты», сейчас же считаю сие излишним, ибо подчиненный – разумеется, я говорю в данный момент не о вас – повторяю: подчиненный, панибратствующий с начальником, может в самый неподходящий миг заняться выяснением отношений или тешением самолюбия, и дело останется невыполненным. А ваше мнение по сему предмету?

– Совершенно согласен с вами, Петр Александрович.

– Благодарю. Всегда приятно обнаружить в подчиненном не льстеца или супротивника, а единомышленника. Что до официальщины, то мне она, тезка, не нужна. Да и знаем мы друг друга достаточно долго, дабы обойтись без нее. Так что с сим вопросом покончим отныне и навсегда и перейдем к делам настоящим.

– Слушаю вас.

– Так вот, Петр Дмитриевич, вызвал я вас по сугубо важному и серьезному вопросу. Как человек умный – это не лесть, а просто констатация факта, к сожалению, я не могу распространить сего на всех своих подчиненных, – вы, думаю, поняли, что части вверенного моему командованию корпуса я переорганизовывал не из одного лишь суетного желания прикрыть одну заплату на кафтане, обнажив при сем другую. Смею надеяться, вы поняли, что делалось сие с целью получить единые, не слишком громоздкие отряды войск наших, кои легко обучить необходимому для военного дела. Теперь они сформированы, отныне их надлежит обучать. И обучение оное я намерен возложить на вас, Петр Дмитриевич!

– Благодарю вас, ваше высокопревосходительство. Почту за честь, только…

– Пусть вас не смущает некоторая несвоевременность сего.

Она кажущаяся. Наоборот, своевременнее данного ничего быть не может.

– Петр Александрович, меня смущает не это. Насущность вашего решения я отлично понимаю. Стоит только посмотреть на наше войско, как всякое сомнение отпадает. Меня тревожат сроки. Уже август. Хватит ли у нас времени до зимы и обучить наших солдат, и с ними, обученными, взять Кольберг?

– Ничего, Петр Дмитриевич, на войне люди учатся быстрее.

Когда солдат воочию видит, что от того, насколько он сегодня все правильно запомнил и сумел повторить завтра, будет зависеть его жизнь, – он все постигает с лету. И насчет зимы не беспокойтесь – Кольберг будет взят! А будет ли он под снегом или еще нет – не суть важно!

– Как не суть важно? Кто же воюет зимой?

– Мы будем воевать. Разбаловались – в стародавние века, когда ставкой на кону была держава, сие не служило препятствием. Как вы помните, Невский любил воевать именно зимой – мечи звонче на морозе. Так и мы будем воевать и зимой, и летом. Наши победы не должны зависеть от того, выглянуло ли солнышко из-за тучек, или оно скрылось за оными. При достаточной организации всех служб армии погода не так уж и страшна. Она прежде всего пугает военачальников-разгильдяев, которые привыкли, что их войско спит под кустом и жует что из земли или у селянина с грядки вытащит. Война – это дисциплина, предвидение и организация. Как вы понимаете, Петр Дмитриевич, сии субстанции касаемы командиров. И это не говоря уже о многих других. Без сие же командир может быть смелым, удачливым, любимым армией и прочим, но он не будет хорошим воинским начальником. И в конце концов его подчиненные своей кровью расплатятся за этот маленький недостаток своего начальника. Думающая голова и пылкая душа – вот что делает полководца по должности подлинным водителем войск. Впрочем, мы отвлеклись. Я надеюсь, вы отринули все ваши сомнения. И я уверен также, что вы сделаете все насущное и необходимое, дабы мы здесь под Кольбергом имели настоящих солдат!

Обучение, тут же и начавшееся, шло скоро и успешно, если не считать досадных отвлечений, которые создавали пруссаки, не ведавшие об сем ответственном деле, проистекавшем в русском лагере.

Первым сорвать процесс образования попытался фон Вернер.

Фридрих, справедливо решивший, что коли за осаду взялся Румянцев, то не грех будет и усилить свои войска в районе Кольберга, послал сего кавалерийского генерала, укрепленного артиллерией, к крепости.

Гусары Вернера ударили по деревне Фархмине – по расположенному там казачьему полку, прикрывавшему направление на Кеслин. Разведка заблаговременно донесла о движении пруссаков, и командир полка имел время прикинуть что нужно и наметить диспозицию, которую он и изложил командирам своих сотен кратко и энергично: