Налицо, таким образом, два излюбленных приема салонной комедии вообще и комедий Моэма в частности: нежданное появление и нежелательная встреча. Арнолд и Элизабет в сложном, щекотливом положении, лорд Портьюс ворчит, Клайв на удивление толерантен, легкомысленная же, экзальтированная леди Кэтрин, списанная Моэмом — в чем мы вскоре убедимся — со своей жены, не закрывая рта, не замечая происходящего, беззаботно щебечет, отчего зрители покатываются со смеху. В комедии всегда так: чем сложнее приходится действующим лицам, тем веселее зрителю, тем непринужденнее его смех.

Однако нащупываются проблемы и в беззаботном, казалось бы, «Круге». Проблемы не социальные — героям делить нечего, а психологические: многое в этой пьесе связывает ее с рассказами и романами писателя, с его собственной жизнью и устоявшимися взглядами на жизнь. Помимо «стрекозы» леди Кэтрин, про которую в свое время, когда она, презрев свое завидное положение и не менее завидное состояние, бежала из дома, пели: «Шалунья леди Кити сказала всем: „Простите“», выведен в комедии и «муравей» — плантатор из Объединенных Малайских Штатов Тедди Лутон. В отличие от Арнолда, Лутон, во-первых, делает дело, а не треплет языком почем зря, а во-вторых, влюблен в Элизабет, женщину, как и он сам, «правильную» — смелую, стойкую, искреннюю, и пользуется ее взаимностью. В-третьих же, Лутон, этот английский Лопахин, является до некоторой степени рупором излюбленных авторских идей. Идей этих, собственно, две. Первая: следует по возможности держаться подальше от Англии. Вторая: следует по возможности держаться подальше от жены. Про прохладное отношение Моэма к родине говорить уже приходилось; про более чем прохладное отношение к жене, про которую читатель пока ничего еще не знает, — еще предстоит.

Эти две любимые моэмовские темы Лутон в чистосердечном разговоре с Элизабет (в котором не встретишь ни одной остроты или каламбура) ухитряется выразить в одной фразе: «В Англию потрясающе возвращаться, но жить я тут не смогу; это — как с заочной любовью: рядом с возлюбленной ты от нее взвоешь». Моэм, кстати, и «взвыл»: блестяще воплотив обе свои излюбленные идеи в жизнь, во все времена старался держаться и от Англии, и от жены подальше. Вот и Лутону куда привольнее жить не в Лондоне, которому «трудно угодить», где «все делается через силу, по обязанности», где люди, как муж Элизабет Арнолд и ее свекр Клайв Чампьон-Чини, неискренни, лицемерны и манерны, — а в Малайских Штатах. В Малайзии масса преимуществ: любимая, хоть и очень тяжелая, работа, «всесезонное» голубое небо, купание, охота, сад с цветами.

Лутон и Элизабет тем самым выступают антиподами Арнолда и леди Китти. Первые чистосердечны, главное же — воспринимают жизнь всерьез, отвечают за свои слова и поступки — именно в этом смысле надо понимать признание Лутона: «Во мне нет ничего романтического». Вторые — «сплошная мишура», если воспользоваться меткой характеристикой Клайва своей бывшей супруги: «Ее сердце так же нарумянено, как лицо, она — сплошная мишура». Героев своей «безыдейной» пьесы Моэм располагает словно на двух уровнях — карикатурном и человеческом. На человеческом — «правильные», «не желающие угождать Лондону» Элизабет и Тедди Лутон, а также лорд Портьюс, осознавший в конце пути, что свою жизнь — профессиональную и личную — загубил он сам. На карикатурном — Арнолд и его родители, Клайв и леди Китти, которая уверяет, что «без помады она погибший человек», жалуется, что тридцать лет «прожила в антисанитарных условиях в грязнущем мраморном палаццо».

Так, сквозь «хорошо сделанную» салонную комедию проступает довольно едкая пародия на семейную «идиллию» «чемпионов» (Чампьоны конечно же фамилия говорящая), на их светское благополучие, чья «единственная перспектива — переодеться к обеду».

Свою же творческую «перспективу» в 1910-е годы Моэм видел не в театре, а в прозе, тем более что театральная среда ему надоела. «Этот мир, при всем его блеске, удручающе безумен. Люди, наседающие этот мир, прелестны, но инфантильны — это сущие дети, — вспоминал впоследствии писатель. — Детей этих я очень любил, но их часто хотелось отшлепать, — а ведь не отшлепаешь же Этель Берримор!» В театр Моэм еще вернется. Лучшие пьесы, такие, как «Круг», «За услуги», «К востоку от Суэца», еще будут написаны и поставлены, но произойдет это уже «в другой жизни».

Одна из сильных сторон Моэма — профессионального литератора — умение и желание учиться на собственных ошибках. Он решил, пусть и опрометчиво, что легкие комедии у него получаются, но ему не интересны, проблемные же пьесы ему интересны, но не получаются, — а следовательно, пора вновь сменить курс. И за два-три года до начала Первой мировой войны, сделав себе имя на театральном поприще и заработав (на нем же) много денег, Моэм вновь возвращается в прозу. Еще недавно он не мог даже предположить, что это произойдет. Писатель вспоминал потом, как однажды, проходя мимо «Комеди-тиэтр», где с успехом шла «Миссис Дот», он взглянул на заходящее солнце и с облегчением сказал себе: «Слава богу, теперь я могу смотреть на закат, не думая о том, как его описать».

Но прежде чем рассказать о задуманном Моэмом большом романе, о его странствиях и о его послевоенной большой и малой прозе, займемся прозой его жизни.

Пока в голове у Моэма зрел план автобиографического романа, который он напишет, радикально переделав несостоявшийся «Творческий темперамент Стивена Кэри», он надумал жениться. «Одно время я развлекался тем, что воображал себя женатым человеком, — напишет Моэм в книге „Подводя итоги“. — Женатым в принципе, а не на какой-то конкретной женщине. В браке меня привлекали условия женатой жизни. Женившись, я обрел бы покой… покой и устоявшуюся и достойную жизнь. Я стремился к свободе и полагал, что обрету ее в браке»[42].

Хотя Моэм и пишет, что хотел жениться «в принципе», а «не на какой-то конкретной женщине», избранница у него имелась. И не кто-нибудь, а его многолетняя любовница, ренуаровская красавица, актриса «на вторых ролях» Сью Артур Джонс, которая недавно в очередной раз развелась — влюбчива была до крайности. Влюбчива, но, как утверждает писатель, не порочна. «Она не была порочна, — пишет Моэм в книге воспоминаний „Вглядываясь в прошлое“. — Просто она считала естественным, что ужин с мужчиной должен закончиться постелью»[43]. История сватовства Моэма — это история о том редком случае, когда ужин Сью Артур Джонс с мужчиной не закончился постелью.

Осенью 1913 года и Моэм, и Сью волею случая оба оказались в Северной Америке. Писатель жил в Малитобе, на западе Канады, где в глуши канадских прерий (и это не истертая метафора, а констатация факта) трудился над римейком «Укрощения строптивой» — пьесой «Земля обетованная», заказанной ему Фроменом, в связи с чем в письме своей знакомой Мейбер Бердслей он писал: «Только что вернулся из диких мест и должен сказать, что цивилизация мне больше по душе… Опыт, впрочем, был любопытный, прерии же, даже под снегом, до сих пор стоят у меня перед глазами». Надо сказать, что в жизни Моэма «дикие места» и «цивилизация» — это типичная диалектическая борьба противоположностей, которую мы изучали в школе. Из «диких мест» его — и многих его героев — будет «тянуть» обратно в цивилизацию. Находясь же в условиях цивилизованных, он будет стремиться в «любопытные» дикие места.