Безрезультатно повозившись на рассвете с размякшей ото сна Сельмой, я окончательно обозлился и ушел из дома в гостиницу у туннеля Холланда. Коньяк там продавался через дорогу, жизнь в мотеле кипела. За три доллара пакистанцы включали в номер до десятка эротических каналов для заезжающих парочек. Я слушал вопли и вздохи со всех сторон, пил коньяк и радовался свободе. Нашла Сельма меня из-за случайного звонка домой: я хотел удостовериться, свалила ли моя приживалка из квартиры. На определителе высветился номер. Эти девайсы только что вошли в моду, я к ним еще не привык.

Вирт приехала за мной с нашим знакомым бандитом, и они вернули меня на место жительства.

Сегодня давние мытарства забылись. Я только что вернулся из Москвы, был рад старым знакомым. Мы обмыли встречу у меня в Джерси-Сити. Сельма тоже приехала. Вела себя для своего темперамента сдержанно. Сообщила, что обзавелась машиной, и, украв меня у собутыльников, повезла на хату, которую снимал ее бойфренд, профессиональный карточный игрок.

– Все, что ему от меня надо, чтоб я гладила его по спинке, – жаловалась Сельма. – Я не массажистка. Я заслуживаю большего.

– Ты замечательно поешь, – отвечал я. – Мы будем петь вместе. Сначала на Брайтоне, потом – в Тадж-Махале.

Мы приехали в квартиру, которая оказалась просторной и пустой. Сельма показала несколько ярких платьев, купленных ее приятелем, и соболью шубу.

– Это на вырост, – сказала она. – Он отдаст мне их, если я буду такой, как надо.

– Он – зануда. За-ну-да, – протрубил я. – Ты вляпалась.

На холодильнике стояла литровая бутылка ликера Cahlua. Я радостно приложился к ней, продолжая развивать свою мысль.

– Мы сживемся. Ты красивая. Я перспективный. Отличная пара.

Сельма ухмылялась, но по выражению лица было видно, что мое предложение, несмотря на комичность ситуации, она с ходу не отвергает.

– Жить будем у меня. Ближе к городу. Ты получишь работу. Станешь экономистом в какой-нибудь фирме. Я вернусь в мою контору. Ну как?

– Тоска. Особенно про экономиста.

Я подлил еще ликера.

– Тогда станем знаменитыми. Ты поможешь мне, я – тебе. Семья – это сотрудничество. Будь моим соратником, Сельма Владимировна.

Со мной случалось нечто подобное в молодости: за ящиком пива я обзванивал подруг по всему Союзу и предлагал выйти замуж. Друзья веселились. Я старался звучать душевно. Для меня это было не только розыгрышем. Это было, так сказать, русской рулеткой. Утром мне было не до смеха. К счастью, никто из дам всерьез моей затеи никогда не принимал.

На этот раз поездка на родину получилась знатной. С ночевками в милиции, разбитым лицом и сломанным носом, любовью на лавочках в Нескучном саду и на Марсовом поле. Душа просила покоя. Тело жаждало, чтоб его погладили по спинке. В отчаянии я кинулся к Сельме Вирт. Я был пьян и безумен.

– Пойдем к твоей маме, – сказал я. – Я буду свататься.

Мы остановились в ближайшей лавке, где я купил две кастрюли по двадцать пять долларов, чтобы внести посильную лепту в будущий семейный быт. Изложил будущей теще Алле Викторовне суть своих намерений. Мама вздыхала и вздрагивала. Сельма продолжала нервно хихикать. Женщины взялись отпаивать меня кофе. Я с горем пополам уговорил Сельму довести меня до Джерси-Сити, потому что к тому времени испытывал сильные затруднения в передвижении.

– Ты чек от кастрюль сохранил? – спросила она, когда мы подъехали к дому. – Зачем нам такая дешевка?

– А маме твоей кастрюли понравились, – сказал я обиженно.

Через пару дней я позвонил Алле Викторовне, извинился за появление в ее обществе в искаженном виде.

– Я ведь только с самолета – и сразу к вам. Разморило…

И перешел к главной теме:

– Глупо как-то все получилось, – сказал я. – Мне кажется, Сельма за меня замуж не хочет. Любит другого человека. Он подарил ей два платья и шубу. Снял жилье… Я постараюсь пережить этот удар судьбы.

Мамаша соглашалась, отмечая при этом, что мы были бы хорошей парой. Она красивая. Я перспективный. Может быть, все сложится. Я обещал ждать, надеяться и верить.

Вечером позвонила Сельмочка. Тон ее изменился. Смеялась она пореже. Рассказывала о делах в институте, материла своего картежника. С тех пор он ни разу не появился, не позвонил. Я сказал, что говорил с ее мамой.

– А-а-а, это… Она мне сказала. Ты умеешь произвести впечатление. И вообще ты, сука, умный. Выкрутился гениально. Свадьба отменяется?

Я призадумался. Ни выкручиваться, ни производить впечатления в мои задачи не входило. Я был рад, что женитьбу удалось замять. Я вроде как женился и тут же развелся. Две радости в одном флаконе.

Вскоре Сельма объявила бой моему пьянству: купила какие-то похмельные таблетки. Я понял, какую ошибку чуть было не допустил. Таких женщин надо обходить за версту. Да и житье в гостиницах мой бюджет бы не потянул. А как без этого? Не мог же я находиться с ней до конца своих дней в одном помещении…

После смерти Лоры у Джона осталось полведра медицинской марихуаны. Он пришел в гости с огромной «козьей ногой», скрученной из алюминиевой фольги, и взялся угощать всех направо и налево.

Ко мне на Лонг-Айленд в эти дни приехала русская поэзия Нью-Йорка. Практически в полном составе. В доме места не было. Люди ставили палатки во дворе, кто-то собирался ночевать в автомобиле. Народ разбрелся по саду, сбиваясь в клубы по интересам. Интересы постоянно менялись. Наши жены были молодыми и купались в бассейне голыми. Они тоже представляли собой некоторый интерес. Мы кидали им синие цветы, сорванные на клумбах. Женщины украшали себя, продолжая невозмутимое возлежание на надувных матрасах. Время от времени я наполнял им бокалы шампанским для поддержания настроения. Они лениво подплывали к бортику и угощались, не прерывая беспощадной дискуссии о мужчинах.

Джон любил пиво, вино, водку. За время нашего добрососедства приучился к пельменям и считал себя русским поэтом. Он посмотрел на наших дам и зачарованно произнес:

– Русская рулетка!

Он был уверен, что подобное поведение характерно для славянства. Я не вдавался в тонкости национального вопроса.

Соседа я встретил в разорванной кроличьей шубке на голое тело и ермолке на голове, надетой поверх арабской шали. Я воплощал собою сомнительную дружбу народов. По случаю моего дня рождения гости оставляли свои пожелания прямо на моих руках и ногах шариковой ручкой. Весь синий от этих татуировок, я выглядел чернильным чертом.

Джон похвалил меня за изысканный вкус и направился к сундуку с реквизитом – выбрать себе подходящую одежду. Среди мужчин в тот день особым спросом пользовались разноцветные платья с оборочками, пошитые для какого-то школьного спектакля. Я купил их в местном историческом обществе, по доллару за штуку. Джон переоделся в тесный льняной сарафан и взялся настраивать антикварный виниловый проигрыватель, стоящий на столике у крыльца. Вскоре наш маскарад огласился воплями «Whole Lotta Love». Желающих потанцевать оказалось немного.